Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!

Пробуждение

Иван Пестерев

Бывало, что утром голова раскалывается, а поводов нет? Да так сильно, что хочется открутить

ее к такой-то матери?

Сейчас, именно в эту секунду в голове – пульсирующая боль, от которой не убежишь и не спрячешься. И хочется кричать, да горло сипит и не более; пытаешься сжать виски, но руки не слушаются. А вдалеке, словно в насмешку, размытое ощущение неги. Появится – исчезнет. Вокруг тьма. Потерян счет времени…

Безумие, как удав вокруг очередной жертвы, медленно обволакивает остатки разума, но чувствую: гаснут одна за другой искры чистого и светлого. Все поглощено мраком кроме одной самой яркой искры. За нее держусь, не даю окончательно раствориться.

Борьба продолжается до тех пор, пока ощущение неизбежности не перестало довлеть. То ли упорство, то ли случай помогли, но в какой-то момент тьма просто исчезла. Удав не получил в этот раз очередную жертву, но чувствую: не ушел, он просто выжидает, притих, выискивая малейшую брешь в обороне разума.

Голова перестала болеть, руки моментально коснулись лица, а свежий, чистый глоток воздуха сквозь стиснутые до скрежета зубы оживил горящие огнем легкие, неприятно прокатившись по всему телу.

«Сон!» – мелькнула радостная мысль. Своя кровать, мягкая и удобная. После пережитого тело ноет, как после двухчасового кроссфита. Однако глаза упорно не желают открываться. Поворачиваю голову…

«А-а-а! Сука! Да в чем дело?!» От мозжечка до копчика простреливает так, будто позвоночник решили встряхнуть и скрутить одновременно. Ору что есть силы. Да толку никакого: из горла лишь тихое сипение, и только.

Мысли, словно проржавевшие шестеренки, со скрипом сменяют одна другую. Что случилось? Где я? Почему никого нет?

Легкий сквознячок, пронесшийся по лицу, моментально сдул из разума намек на анализ ситуации. Через секунду слышу легкую поступь шагов, но по-прежнему не вижу идущего. Силюсь повернуть голову, да толку: боль и гудящая голова – все, чего добился ненужным порывом.

Между тем кто-то приблизился к кровати. Неизвестные обсуждали мое состояние, кто-то из них даже потрогал липкой рукой мой лоб. Постепенно спор перерос в выяснение отношений. Причем говорили спорщики на странном ломаном русском, из десятка слов хорошо если тройку могу разобрать.

Однако стоящие надо мной люди не унимались, их «шепот» был прекрасно слышен, однако разобрать их слова я так и не смог, просто не улавливал смысл.

– Господа…

В горле сильно саднило, да так, будто я три дня питался льдом, сидя в холодной ванне.

– Да, Алешка? Ты только скажи, мы сразу исполним, – тихо донесся откуда-то справа чей-то искренне переживающий голос.

– Почему я ничего не вижу? – кое-как просипел я.

– У тебя была лихорадка, – ответил другой голос.

– А при

чем здесь мои глаза? – недоуменно спрашиваю я. Насколько мне известно, при данной болезни с глазами проблем быть не должно.

– Дня два назад у тебя начали сильно слезиться глаза, даже в полутьме появлялись слезы, поэтому дохтур Бидлоо сделал повязку на глаза.

– Понятно. Долго я тут лежу?

Странный говор все больше и больше начинал меня смущать, даже неопределенность, мучающая меня, отошла на второй план.

– Уже вторая неделя пошла, царевич…

– Кто я?

Мне показалось? Это обращение…

– Царевич, – недоуменно ответили несколько голосов. – Алешка, неужто ты не помнишь ничего?

– Ничего не помню, да и не понимаю тоже ничего, – отвечаю я честно.

Никаких воспоминаний о последних днях у меня нет, словно их аккуратно стерли, но вот почему-то была уверенность, что царевичем я не мог быть точно. Я не понимал, что такое случилось и где вообще нахожусь. Одно мне было известно точно: здесь что-то не так.

«Так, надо собраться с мыслями и подумать. Что я делал вчера? Блин, прошло же две недели! Что же такого начудил-то? Черт! Помню, госы были, назначение в какую-то глушь помню. А что же дальше?» Стараюсь собрать все мысли в кучу, но ничего не получается.

Наконец в голове возникают разрозненные картины недавних событий…

Черный небосвод прорезают десятки голубых молний. Мой экспресс несется в ночи. Вокруг поезда бушует разъяренная стихия. Я сижу в купе, устало наблюдая за очередной вспышкой молнии, распоровшей темную завесу, хлещущую идущий поезд. Вот уже пара часов, как мне не удается заснуть, с самого начала этой грозы. Говорят, что одиночество – плохой советчик, особенно в такие минуты. Быть может, если бы я ехал в купе не один, то не совершил бы этого нелепого, глупого поступка?

Я одеваюсь и выхожу в тамбур, для того чтобы поближе посмотреть на разбушевавшуюся стихию. Когда-то давным-давно я любил смотреть на ярость стихии, на завораживающие росчерки молний, на клонящиеся к земле верхушки берез, горизонтально падающие капли ледяной воды. Да, давно это было. Так почему бы вновь не вспомнить то чувство трепета перед мощью природы?

Свежая прохлада ворвалась в затхлую железную коробку, несущуюся неведомо куда и зачем.

– Хорошо-то как!

Делаю глубокий вдох, закрываю за собой дверь в вагон.

Белые рваные линии молний появились особенно близко, ослепив меня на пару секунд. По лицу стегнули холодные капли дождя. Проморгавшись, я увидел перед собой шипящий ярко-оранжевый клубок электрического разряда. Замерев в полуметре от моего носа, он медленно закружился вокруг своей оси.

– Ничего себе апельсинчик, – изумленно выдохнул я, глядя на первую в своей жизни шаровую молнию.