Посылка
Шрифт:
Это всегда начиналось с жужжания бритвы, становившегося громче и резче, когда вибрирующие ножи касались волос.
Волосы.
Символ сексуальности и плодородия испокон веков. По этой причине во многих мировых культурах женщины покрывают голову, чтобы не пробуждать дьявола внутри мужчины. Дьявола, который иначе «…набросится на меня, изнасилует, а потом снимет скальп…».
Скальпер – неуклюжее, но гораздо более подходящее слово для преступника, чем Парикмахер, потому что он не стриг своих жертв, а буквально срезал жизнь с головы.
Как всегда, Эмма не могла отличить сон
«Почему он это делает?»
Вопрос, на который, как считала Эмма, она нашла ответ.
Преступник изнасиловал ее, и ему было стыдно. Вполне осознавая свой поступок, он пытался не загладить его, а перенести ответственность за случившееся на жертву. Эмма не покрывала голову, ее распущенные густые волосы выманили зверя из его берлоги, и поэтому Эмму нужно было не столько наказать, сколько вернуть в благопристойное состояние, чтобы при взгляде на нее у мужчин больше не возникало нелепых мыслей.
«Поэтому он и побрил мне голову. Не для того, чтобы унизить меня. А чтобы изгнать из меня дьявола, который ввел его в соблазн».
Эмма слышала потрескивание, когда ножи упирались в какой-нибудь бугорок, чувствовала, как ее голову повернули в сторону, чтобы удобнее было добраться до висков, ощущала жжение, когда нож подцеплял кожу, чувствовала латексную перчатку, зажимавшую ей рот, вкус резины на губах, которые раскрылись в крике, и задумалась о том, что…
Он выбрал ее. Он знал ее!
Он наблюдал за ней прежде. Как она играет с прядью волос. Как локоны танцуют у нее на лопатках, когда она поворачивается.
«Он знает меня. Я его тоже знаю?»
В ту секунду, когда Эмма задалась этим вопросом, она почувствовала язык. Шершавый, длинный, весь в слюне. Язык облизывал ее лицо, обслюнявив нос, закрытые глаза и лоб, – это что-то новенькое.
Такого еще никогда не случалось.
Эмма ощутила влажное давление на щеке, открыла глаза и увидела над собой Самсона.
Она не сразу поняла, что лежит на полу в гостиной перед письменным столом.
Она была в сознании. Но стрела усталости вошла в нее глубже, чем когда-либо. Тело казалось свинцовым, и Эмма не удивилась, если бы собственная тяжесть увлекла ее в подвал; если бы она провалилась сквозь паркет прямо в прачечную комнату или в кабинет Филиппа, который он организовал себе внизу, чтобы не мотаться в выходные в бюро.
Но конечно же она не проломила крепкий паркет, а осталась лежать на первом этаже, в трех метрах от потрескивающего камина, языки пламени которого шевелились непривычно сильно.
Они колыхались, словно на ветру. В тот же момент Эмма ощутила холодное дуновение на лице, потом почувствовала всем телом.
И судорожно сжалась.
Сквозняк.
Танцующее в холодном воздухе пламя может означать только одно.
Входная дверь!
Она была не заперта.
Глава 10
«Сорри,
Всего вам хорошего!»
Небольшой самоклеящийся листок, на котором было мало свободного места, поэтому Салим написал свои прощальные слова мелкими печатными буквами.
Онемевшими пальцами Эмма сорвала желтую записку с деревянной рамы входной двери и зажмурилась. Снова пошел снег. На другом конце улицы, недалеко от перекрестка, дети играли в прятки между припаркованными автомобилями, но почтальона с его желтым грузовичком не было видно.
«Сколько времени я отсутствовала?»
Эмма посмотрела на наручные часы: 11:13.
«Значит, почти четверть часа я была без сознания».
И все это время входная дверь стояла открытой.
Не настежь, всего на несколько сантиметров, но тем не менее.
Эмма содрогнулась.
«А сейчас? Что мне делать?»
Самсон, как кот, терся о ее ногу, вероятно пытаясь на свой лад сказать, что становится чертовски холодно. Поэтому Эмма закрыла дверь.
При этом ей пришлось навалиться на нее, сопротивляясь неожиданно сильному порыву ветра. Ветер взвыл напоследок, в последнюю секунду попытался надуть в прихожую снега, затем дверь захлопнулась, и наступила тишина.
Эмма посмотрела налево. Ее раскрасневшиеся щеки отразились бы в настенном зеркале, не будь оно покрыто упаковочной бумагой.
Возможно, оно бы даже запотело от ее дыхания.
И на нем была бы надпись?
На мгновение Эмме захотелось сорвать бумагу и проверить, нет ли на зеркале тайных сообщений. Но она уже так часто это делала и еще ни разу не нашла никакой надписи на стекле.
Типа «Я вернулся» или «Твой конец близок». И ни разу Филипп не пожаловался, что ему приходится заново все восстанавливать.
– Мне очень жаль, – сказала себе Эмма, точно не зная, к чему именно относятся эти слова. Ее разговоры с самой собой, которые она постоянно вела в течение дня, все больше теряли смысл.
Ей было жаль, что она оставила Салима, не попрощавшись и не дав ему чаевых? Что она доставляет столько хлопот Филиппу? Не слушает его советов, избегает близости и уже несколько месяцев не позволяет прикасаться к себе? Или ей было жаль, что она так распустилась? Конечно, как психиатр, она знала, что паранойя – не слабость, а заболевание, и, чтобы справиться с ним, нужна терапия. Если на это есть силы. И что ее чрезмерные реакции как симптом этого недуга не исчезнут сами собой, если она просто «возьмет себя в руки». Обычные люди часто относятся к психически больным с подозрением. Они недоумевают, как всемирно известный актер или художник, у которого ведь «все есть», мог покончить с собой, несмотря на славу, деньги и множество «друзей», потому что они ничего не знают о демонах, которые поселяются, в основном, в чувствительных натурах, чтобы в моменты счастья нашептывать им об их недостатках. Душевно здоровые советуют человеку в депрессии не грустить, а параноику, как она, не глупить и не перепроверять входную дверь при каждом треске в потолочном перекрытии. Но это то же самое, как попросить человека со сломанной ногой пробежать марафон.