Потаенное наслаждение
Шрифт:
— Ведь я всего лишь смиренная девушка для рисования, — проворчала она.
Дверь ванной распахнулась. Рейес выключил свет, и она рассмотрела лишь его тень, когда он выходил. К запаху сандала примешивались металлические нотки крови, и оба аромата окутали ее. В то время как его лица не было видно, она была облита лунным светом и вся как на ладони. Девушка ощущала, как его напряженный взгляд буквально сверлит ее, скользит по ней.
Его жар — о, как же она скучала по его жару. С той ночи, когда она была с ним, она не чувствовала
Все же. Не будет ли лишним просить его хорошенько «согревать» ее? Очевидно, да.
— Беспокоишься о своей семье? — спросил он, усаживаясь на лежанку, которую устроил себе на полу.
Она звонила бабушкиным друзьям. Те по-прежнему отрицали, что видели ее, и она им верила.
— Нет. Они в порядке. Может быть, я и сошла с ума, но я убедила себя, что с ними все хорошо. Я взволнована тем, что увижу их завтра. Между прочим, спасибо, что наконец-то подобрел и снизошел до вопроса.
— Я не подобрел. Я немного успокоился, потому что не заметил ни следа Ловцов.
— Как скажешь. Я все равно благодарна.
Минута убегала за минутой. Он не шевелился. Ни звука — даже шелеста его дыхания — не доносилось с пола.
Она ненавидела тишину, которая позволяла ее разуму теряться в догадках и бурлить, переживать, о чем думает Рейес, терзаться тем, что может случиться в ближайшие дни, сожалеть, что некогда хотела провести с Рейесом только одну ночь, и не может просить еще. И еще.
Чем больше она вдыхала его аромат, тем больше она хотела его. Тем сильнее закипала ее кровь, а тело начинало пульсировать.
— Отвлеки меня, — попросила она, сползая и выравниваясь на матрасе. Натянула покрывало, и оно оцарапало ее твердеющие соски. Она едва сдержала стон. — Пожалуйста.
— Как?
— Не знаю. Расскажи что-нибудь о себе.
Расспрашивала ли она его раньше? Не могла вспомнить.
— Я думал, ты не хочешь ничего знать обо мне.
О, да.
— Передумала. Я же девушка, мне это позволено.
Новая минута прошла в молчании.
— Я не хочу играть в эту игру, Даника.
Кое-что она все же подметила в его поведении.
Он называл ее по имени, когда намеревался держать меж ними дистанцию. Ангелом же называл тогда, когда хотел сближения. Она соскучилась по «ангелу».
Они занимались любовью три дня назад, и это было волшебно. Она хотела, нет, нуждалась в большем. В нем. Только в нем. Он как наркотик. Он поверил, что она не помогает Ловцам, в то время как другие могли считать ее предательницей. Он увез ее в безопасность, прикрывая своим телом от выстрелов. Он позволил ей вкусить рай, который она временами рисовала, нежно подводя ее к оргазму.
Теперь она хотела дикости. Грубо и жестко. Да, когда-то она думала, что ей будет отвратительно принимать участие в подобном. Думала, что не сможет поранить живое существо. Здесь и сейчас она думала иначе. Нет ничего лучше, чем выполнять пожелания мужчины — своего мужчины.
Несколько раз за их путешествие она пыталась поднять тему секса. Она даже осмелилась коснуться его волос, провести кончиками пальцев по его лицу и груди.
В первый раз он просто ушел. Во второй — прорычал краткое предупреждение.
— Не могу уснуть, — сказала она. — Поговори со мной о чем-нибудь. Ты же так давно — очень давно — живешь, — ну вот, теперь видно ее огорчение. Она фактически назвала его стариком. — Определенно, ты можешь развлечь меня каким-нибудь уроком истории.
Ей показалось, что она услышала, как он фыркнул.
Ее губы изогнулись.
— Не в настроении принимать вызов?
— Расскажи мне сначала о себе. Как ты обеспечивала себя? В своей старой жизни.
Старая жизнь. Казалось, вечность прошла с тех пор.
— Рисовала портреты и фрески. Я никогда не была богата, но всегда платила по счетам. Мама сначала была разочарована. Бабушка всю жизнь зарабатывала рисованием, и они хотели для меня чего-то другого. Медицина, юриспруденция. Нечто более… существенное, важное, как я полагаю.
— Рисование — важно. Оно привносит в мир красоту.
— Спасибо, — этими словами он еще сильнее очаровал ее. — Бабушка однажды пыталась наложить на себя руки. Она говорила, что ее картины сводят ее с ума. Но после той неудачной попытки ее творчество сошло на нет, и она больше никогда не рисовала. Должно быть, ее дар перешел мне, потому что через несколько недель у меня начались эти кошмары. Ее жизнь стала спокойной, а моя, хотя я была еще ребенком, начала напоминать вихрь. Думаю, поэтому я всегда понимала нежелание матери, чтобы я занималась искусством.
— Что случилось с твоим отцом? Он остался дома, когда вы поехали в Будапешт или он… он…
— Умер? Нет. Он ушел от нас много лет назад. Завел новую семью, — эта утрата опустошила ее. Даника считала его богом. По крайней мере хорошим человеком с добрым сердцем. Но он бросил ее, словно она ничего не значила для него. — Мама сказала, что у него начался кризис среднего возраста.
— Мне жаль.
— После этого мои бабушка и дедушка — родители матери — помогли поставить нас на ноги. Дедушка стал мне вторым отцом, потому-то его смерть едва не уничтожила меня.
— Ты познала много потерь в жизни.
— Да, — и она не хотела потерять еще и Рейеса. Она старалась избежать этого, боролась со своими чувствами, но каким-то образом он стал для нее целым миром. — Твоя очередь рассказывать.
Повисла пауза.
— Дай мне минутку подумать.
Она повернулась на бок. Опять покрывало оцарапало ее, напоминая, что этот безумно красивый, чувственный мужчина находился всего лишь в нескольких дюймах от нее.
«Все же. На мне футболка и слой хлопка. Мое тело не должно реагировать так, словно я голая и укрыта шелком».