Потаенный Город
Шрифт:
– Что ж, – сказал Улаф, – приятно знать, что тролли забрались так далеко на юг. Мне бы очень не хотелось разыскивать их.
– Но ведь троллей вели их боги, Улаф, – напомнил Тиниен.
– Оно и видно, Тиниен, что тебе никогда не доводилось разговаривать с Троллями-Богами! – рассмеялся Улаф. – У них довольно слабое чувство направления – быть может потому, что их компас показывает только две стороны света.
– И какие же?
– Север и не-север. Это, знаешь ли, слегка затрудняет ориентировку на местности.
Это был один из тех
Буря налетела на закате. Ветер выл над грудой плавника, прибой с грохотом бился о берег, и дождь хлестал вовсю, стелясь почти над самой землей.
Однако Халэду и Бериту было тепло и сухо. Они сидели, откинувшись на большое, выбеленное морем бревно, которое составляло заднюю стену их убежища, вытянув ноги к мирно потрескивающему костру.
– Ты всегда меня удивляешь, Халэд, – заметил Берит. – Откуда ты знал, что в этом плавнике найдутся доски?
– Так всегда бывает, – пожал плечами Халэд. – Всякий раз, когда наткнешься на груду леса, прибитого морем к берегу, можешь быть уверен, что там окажутся и доски. Из досок строят корабли, а корабли часто терпят крушение. Доски плавают по морю, покуда ветер, течение и прилив не загонит их в такое вот укромное местечко, где собирается плавник. – Он поднял руку и похлопал по потолку убежища. – Но вот отыскать крышку люка, да еще целую, – это настоящее везение, уж можешь мне поверить.
Он поднялся и подошел к выходу.
– Ну и ветер, – заметил он и протянул руки к огню. – Да и холод собачий. Наверное, к полуночи пойдет дождь со снегом.
– О да, – с удовольствием поддакнул Берит. – Мне решительно жаль того, кого эта ночь застигла под открытым небом. – Он ухмыльнулся.
– Мне тоже, – ответил, злорадно ухмыляясь, Халэд. И продолжил, понизив голос, хотя особой нужды в этом не было:
– Ты можешь узнать, о чем он сейчас думает?
– Ни о чем особенном, – ответил Берит. – Впрочем, ему сейчас чертовски неуютно.
– Какое горе, а?
– Есть кое-что еще. Он намеревается выйти к нам. У него для нас какое-то послание.
– Он придет сегодня? Берит покачал головой.
– Ему приказано сделать это завтра утром. Он очень боится того, кто отдавал приказ, а потому исполнит его в точности. Как там окорок?
Халэд вынул кинжал и кончиком его поднял чугунную крышку котелка, наполовину зарытого в углях на краю костра. Из котелка повалил густой, приятно пахнущий пар.
– Окорок готов. Как только сварятся бобы, можно будет поужинать.
– Если ветер дует в сторону нашего приятеля, этот запах прибавит кое-что к его страданиям, – хихикнул Берит.
– Это вряд ли, Спархок. Он ведь стирик, а стирики не едят свинины.
– Ах да, я и забыл. Впрочем, он ведь отступник. Может быть, он изменил свои вкусы.
– Выясним это утром. Когда он завтра заявится к нам, я угощу его ломтем окорока. Почему бы тебе не нарезать хлеба? Я бы поджарил его на крышке котелка.
Наутро ветер заметно стих, да и проливной дождь уже не так ретиво хлестал по крышке люка, которая служила крышей их прибежищу. Они позавтракали окороком с бобами и начали собирать вещи.
– Как ты полагаешь?.. – спросил Берит.
– Пускай сам к нам придет. Сидеть под крышей, покуда не кончится дождь – это в порядке вещей. – Халэд задумчиво поглядел на друга. – Тебя не оскорбит, мой лорд, если я дам тебе один совет?
– Разумеется нет.
– Ты выглядишь как Спархок, но говоришь и держишься совсем иначе. Когда появится стирик, прими холодный и жесткий вид. Прищурься – Спархок все время щурится. Говори тихо и ровно: Спархок, когда сердится, говорит очень тихо и всех подряд называет «приятель». Он способен вложить в это слово сотню разных значений.
– И верно, он почти ко всем обращается «приятель». Я об этом едва не забыл. Халэд, я дозволяю тебе поправлять меня всякий раз, когда я буду терять сходство со Спархоком.
– Дозволяешь?
– Кажется, я неверно выразился.
– Да, мне тоже так кажется.
– В Материоне для нас стало чересчур жарко, – сказал Кааладор, откинувшись на спинку кресла, и поглядел прямо в глаза человеку с жестким лицом, сидевшему напротив. – Я уверен, Ордей, что ты понимаешь, о чем я говорю.
Человек с жестким лицом рассмеялся.
– Еще бы! – сказал он. – Мне и самому доводилось покинуть парочку мест, лишь на шаг опередив блюстителей закона.
Ордей, элениец из Варденаиса, содержал притон в портовом квартале Дэлы. Этот кряжистый детина процветал, потому что воры-эленийцы чувствовали себя привольно в эленийской таверне, а также потому, что Ордей с охотой покупал у них разное добро за десятую часть цены – не спрашивая, откуда оно взялось.
– Нам бы заняться чем-нибудь новеньким, – Кааладор указал на Келтэна и Бевьера, с чужими лицами и в грубой разномастной одежде. – Среди полицейских, которым вздумалось порасспросить нас на всякие неудобные темы, оказался высокопоставленный чин из министерства внутренних дел. – Кааладор с ухмылкой взглянул на Бевьера, который одолжил лицо у одного из собратьев по сириникийскому ордену – зловещего вида рыцаря, который потерял глаз в Рендоре и прикрывал пустую глазницу черной повязкой. – Моему одноглазому другу наплевать на чины, а потому он попросту снес чиновнику голову своим забавным топориком.
Ордей покосился на оружие, которое Бевьер положил на стол рядом с пивной кружкой.
– Это, кажется, локабер? – спросил он.
Бевьер что-то проворчал. По мнению Келтэна, пристрастие Бевьера к драматическому искусству заводило его чересчур далеко. Одной черной повязки на глазу было более чем достаточно, но, поскольку Бевьер, будучи студентом, участвовал в любительских спектаклях, он явно забывал о чувстве меры, прилагая все старания, чтобы выглядеть как можно более опасным. Добивался он, однако, лишь того, что выглядел как маньяк с человекоубийственными наклонностями.