Потанцуй со мной
Шрифт:
— Чем? — спросила Джейн, глядя в голубые глаза Джеффри, когда он взял ее лицо в свои руки и улыбнулся. Первый раз она заметила, что его взгляд больше не кажется взволнованным. Нервозность исчезла.
— Чем должно быть знаменито это место?
Меж строений звучало эхо далекой музыки. Они слышали, как «Дьюкс» закончили петь «Лунную реку» и перешли на «Раскачаем свободный мир». Сердце Джейн выскакивало из груди и билось где-то в горле.
— Нами, — прошептал Джеффри, притягивая ее ближе, пританцовывая под музыку, — тем, что здесь мы познакомились.
— Ты прав — кто по сравнению с нами Гораций?
Они
Он поцеловал ее в губы, дотронулся до ее лба. Она почти почувствовала ту самую ссадину. Она потерла лоб, и они снова засмеялись. Он повел ее вверх по ступенькам. Там было два входа — это так странно. Раньше это здание было общежитием, и поэтому в него вело два отдельных входа — для мужчин и для женщин.
Джейн потянула за ручку одной из дверей, и та поддалась. Они удивленно посмотрели друг на друга. Сначала они отошли назад, но потом, смеясь, зашли внутрь. Кто-то забыл закрыть дверь или какой-то профессор заработался допоздна?
В холле было темно. Держась за руки, они побрели вперед, эхо их шагов и музыка глухо отдавались в холле. Через высокие окна падали тени, делая все вокруг каким-то нереальным.
— Дураки, — сказал Джеффри, целуя ее шею.
— Кто — мы?
— Все остальные танцуют под звездами, а мы застряли в Английском департаменте, — он потянул молнию у нее на платье. Она расстегнула его рубашку. Он целовал ее, сильно прижав к стене. Она едва ли могла дышать, страсть переполняла ее.
Они никогда не занимались любовью в общественных местах. Это было весело, это было даже забавно, это было дико возбуждающе, это было по-взрослому. Джейн была абсолютно уверена, что никто в их классе не делал этого. В ее семье никто не был настолько смелым, настолько любящим.
Джеффри повел ее в кабинет внизу. Он положил отцовский пиджак и рубашку на китайский ковер за столом секретаря и опустил на них Джейн. Их взгляды пересеклись, и в глаза Джейн появилась тревога.
— У тебя есть?.. — начала она.
— Я не принес, — сказал он, — у тебя нет…
Она хихикнула:
— Я не ношу этого с собой.
Он поцеловал ее. В его глазах не было беспокойства.
— Ты не знаешь, может, сегодня это будет безопасно?
— Я не сильна в математике.
Оба засмеялись, и она попыталась посчитать, но она никогда точно не знала, в какое время месяца секс будет безопасным. Некоторые девочки говорили, что можно забеременеть в середине цикла, но ее соседка по комнате знала кого-то, кто однажды занимался сексом даже во время периода овуляции — и ничего. Так что Джейн закрыла глаза и пыталась считать, стараясь вспомнить даты, но она была не тем человеком, кто хорошо запоминает и считает, у нее не было никакого мысленного календаря.
— Только один раз, — прошептал он.
— Но, — начала было она.
— Я люблю тебя, Джейн.
— Я люблю тебя, Джеффри.
Слова звенели в воздухе. Разве эти слова не были самым главным? Разве они не рассказывали историю, более наполненную чувствами, чем любой из томов, изученных ими в Брауне? Это любовь. Любовь — это все. Любовь больше любого пространства. Она занимала все сердце Джейн, все ее существо, она была с Джейн повсюду, куда бы та ни пошла.
Они занимались любовью. Он вошел в нее. Она закрыла глаза, чувствуя, как он проскальзывает внутрь. Странная мокрота. Он заполнял ее. Никогда еще два человека не
Стрела вонзилась глубоко и навсегда.
В ту ночь она забеременела.
Джейн точно знала момент, когда это произошло. Она держала это в секрете, даже от Джеффри. Ей хотелось быть уверенной. Наполненная любовью, она ожидала, что будет наполнена страхом. Но это ожидание и настоящие эмоции Джейн сильно различались.
Она полюбила ребенка.
В тот же момент, абсолютно, так же, нет, больше, чем она любила отца. Ребенок был частью ее, а она была частью его. Как вообще было возможно такое чувство, как она могла объяснить это?
Она и не объясняла, по крайней мере поначалу. После танцев в кампусе был концерт, затем выпускной. Джеффри собирался в Нью-Йорк, на летнюю практику, он хотел поработать помощником у какого-то исследователя из Колумбии. А Джейн должна была работать у кузины ее матери, в пекарне Твин Риверз. Они бы вернулись в Браун в сентябре, вместе с младшей сестрой Джейн, Сильви, которая только поступила в университет.
Когда они прощались, Джейн плакала. Джеффри тоже. Они обнимали друг друга так крепко, даже не подозревая, что это происходит в последний раз. Или почти в последний.
Вот и сейчас во сне, в своей детской комнате в доме матери, Джейн снова плакала, плакала так сильно, что наволочка промокла насквозь. Она проснулась, обхватила себя руками, как будто пыталась удержать все внутри себя, вернуть все назад, снова соединить все кусочки трех жизней.
Однажды, услышав плач Джейн, в комнату вошла Сильви. Холодный лунный свет сочился сквозь голые ветви деревьев, и когда Джейн открыла глаза, она увидела сестру, сидящую на кровати. Сон Джейн вырвал сердце из ее груди, как если бы прошлое было диким животным, способным сожрать ее живьем.
Сильви держала Джейн за руку. Дул ветер, ветви скребли стекло. Джейн всхлипывала, тряся головой.
— Позволь этому закончиться, Джейн, — прошептала Сильви.
— Но, это не…
— Это закончится, если ты позволишь. Пусть все остается в прошлом.
— Это невозможно, Сильви.
— Ты мучаешь себя сама, — ответила Сильви. — Это происходит каждый раз, когда ты возвращаешься домой.
Джейн посмотрела на сестру, чувствуя, как ее дыхание замедляется. Теперь она совсем проснулась. Сон закончился. Так ли это? Сон на самом деле никогда не заканчивался.
Джейн закрыла глаза. Если бы только Сильви знала, на что это похоже. Часть сердца Джейн откололась и находится где-то в этом мире отдельно от нее. Живая, двигающаяся и живущая на краю яблоневого сада. Она любит яблочные пироги. Ее имя ей дала ее мать, Джейн.
Ее зовут Хлоэ.
Глава 8
Вот уже вторую субботу подряд Хлоэ работала в палатке, иногда ей удавалось прийти сюда посреди недели: вечером после школы. Сегодня воздух казался девочке особенно свежим. Он пах только что выросшей травой и непросохшей краской. Бутоны яблоневых цветов тяжело свисали с веток, ярко-розовые, готовые взорваться и превратиться в белоснежные цветы.