Потерянная родина
Шрифт:
— Хочешь, чтобы я свернул тебе шею?
Тогда Мансфилд отодвинул книгу, встал и подошел к Ако. Взял его за локоть и подтолкнул к столу.
— Не бойся, поди и сядь. Он тебе ничего не сделает.
Ако пошел и сел. В камере наступило молчание. Все напряженно ожидали, что теперь будет. Мансфилд был почти на целую голову выше Минглера. Спокойно и уверенно стоял он посреди камеры и смотрел на обезображенное гримасой лицо своего противника. Кряжистая, плечистая фигура Минглера была чуть согнута в коленях, судорожно стиснутые кулаки вздрагивали, в уголках рта показалась пена ярости.
— Несчастный… — задыхался он. — Тебе жизнь надоела.
— Уймись, тебе же лучше будет, — проговорил Мансфилд. Но он слишком мало знал Минглера, так как появился в камере всего лишь несколько дней тому назад и за это время особых стычек со «старостой» камеры не случалось. — Этого парня я беру под свою защиту. Каждый, кто вздумает издеваться над ним, будет иметь дело со мной.
— Здесь кто старший, Большой Минглер или ты?! — взревел его противник. — Этот желторотый должен пройти сквозь огонь и воду, выучиться дисциплине и почтению к знаменитостям.
— Если он здесь чему и научится, то не от тебя, Минглер…
— Ну хорошо… Как видно, придется мне для начала дать урок тебе самому… Мансфилд, мне жаль твоих бедных косточек.
Это был поистине тигриный бросок, и при других обстоятельствах он сделал бы Минглеру честь — так молниеносно и напористо устремилась его плотная фигура вперед. Но кулак, который должен был повергнуть противника наземь, врезался в пустоту, и тело Минглера, движимое сильной инерцией, не встретило нужной опоры. Всего лишь несколько мгновений он балансировал, пытаясь обрести равновесие, но в этот момент, словно удар молота, белый кулак Мансфилда хватил Минглера по подбородку. Со стороны казалось просто невероятным, что именно этот кулак заставил фигуру Минглера подпрыгнуть, оторваться от пола и грохнуться оземь. Да, Минглер упал как подкошенный. Самый медлительный судья мог бы четырежды просчитать до десяти, пока «староста» камеры не открыл глаза и, пошатываясь, будто пьяный, не принял сидячее положение. Но прошел еще порядочный промежуток времени, пока он настолько пришел в себя, что стены и потолок камеры перестали кружиться у него перед глазами наподобие карусели.
— Разрази меня громом… вот это номер… — пробормотал ошеломленный Большой .Минглер. — Мансфилд, где ты научился таким штукам?
— В ливерпульском боксерском клубе.
— Шельмец этакий, чего ж ты раньше молчал? Глупо держать такой талант под спудом. Ты мастер, Мансфилд. С полным моим почтением. Чтобы достойно отметить это событие, я торжественно провозглашаю, что с сегодняшнего дня разделяю права старосты камеры с Мансфилдом. Эй, вы там, слышите — с этого момента будете повиноваться нам обоим. Как мы с Мансфилдом постановим, так теперь и будет.
Остальные обитатели камеры облегченно вздохнули. Один-единственный удар Мансфилда сокрушил деспотическую власть Минглера на вечные времена. Хотя Большой Минглер и был знаменитый парень и выдающийся мастер своего дела, все же гораздо лучше, если и он будет кого-нибудь бояться.
В тот день Мансфилд больше не притронулся к книге. Он не читал ее и на другой, и на третий день — все время, пока в тюрьме сидел Ако. В лице Мансфилда Ако приобрел учителя, который продолжал работу, начатую Боби Грейном и Джефрисом. Даже Ако понимал, что этот учитель намного превосходил обоих своих предшественников, умнейший и честнейший белый человек, с которым ему посчастливилось встретиться. В течение получаса Мансфилд выяснил умственный кругозор островитянина и составил правильное представление о его знаниях, жизненном опыте и незаурядных способностях. С помощью наводящих вопросов Ако рассказал Мансфилду историю своих злоключений. Мансфилд особенно заинтересовался его последним путешествием и обстоятельствами судебного процесса. Пораздумав над услышанным, он сказал:
— Пока ты не станешь таким же умным и хитрым, как белые, тебе всегда будет трудно. Они тебя будут обманывать на каждом шагу, и ты никогда не попадешь домой. Ты хочешь попасть домой?
— Да, очень хочу.
— Это хорошо. В нашем распоряжении целых восемнадцать месяцев. За учебой и время у нас пройдет скорее, оно не будет потрачено даром. И когда тебя выпустят из тюрьмы, ты будешь умный парень, и никто больше не посмеет обращаться с тобой так, как до сих пор. В нашем распоряжении 550 дней. Если ты ежедневно будешь выучивать по десять английских слов, то в день освобождения запас слов у тебя будет настолько богат, что ты сможешь свободно разговаривать обо всем с каждым белым. Но одного этого мало. Ты должен не только говорить и понимать, что говорят другие, но и то, что говорится в книгах. Поэтому ты должен научиться хорошо и правильно читать. Но и это еще не все. Я научу тебя писать и считать, не прибегая к помощи пальцев, большие числа, сотни и тысячи. Каждый день я буду рассказывать тебе о том, как живут люди на свете сейчас и как они жили раньше, какие добрые и дурные дела творятся вокруг. После, когда ты выйдешь из тюрьмы, тебе многое станет понятным и ты сможешь учиться дальше без моей помощи.
— А ты разве не выйдешь из тюрьмы? — спросил Ако.
— Нет, друг, я буду сидеть еще долго, в шесть раз больше, чем ты… — Мансфилд усмехнулся.
— Почему одни сидят меньше, а другие больше?
— Потому что на некоторых господа судьи сердятся меньше, на других — больше. На меня они очень сердиты.
— За что? Ты такой умный и хороший белый человек. У нас на Ригонде умных людей уважали и все слушались их советов.
— Господа судьи считают, что я даю людям такие советы, которые идут во вред сильным мира сего. Например, если бы я был на воле и встретил тебя, когда тебя собирались судить, ты остался бы на свободе, а судовладельцам пришлось бы уплатить много денег.
— Как бы ты это сделал?
— Я бы сказал тебе, чтобы ты не слушался адвоката и на суде рассказал бы все так, как было на самом деле. Тогда бы они понесли наказание.
— Но тот белый… ада…
— … адвокат…
— … адвокат говорил, что он мне друг и хочет помочь — сделать так, чтобы мне было лучше.
— Он лгал. На самом деле он был тебе врагом, а другом — капитану и владельцам корабля.
— Почему это? Ведь я ему ничего плохого не сделал. За что же он меня возненавидел?
— Ему ты ничего плохого не сделал, но ты хотел сделать плохое судовладельцам. Если бы суду стало известно, что пароход потопил парусник, хозяевам пришлось бы уплатить за него. Они не хотели платить так много, поэтому капитан пошел к адвокату и сказал: «Мы тебе заплатим пятьдесят или сто фунтов, если ты сделаешь так, чтобы нам не пришлось платить за парусник. Пойди к Ако и обмани его». Видишь, Ако, адвокату очень захотелось заработать эти сто фунтов, поэтому он сделал так, чтобы все вышло в пользу капитана. Если бы ты не послушался его, он не смог бы заработать этих денег, поэтому ты был его врагом. Но будь у тебя еще больше денег, чем у капитана, заплати ты адвокату двести фунтов, он повернул бы все в твою пользу. У нас можно делать так, что побеждает тот, у кого больше денег, а вовсе не тот, кто прав.
— Значит, правда стоит больших денег?.
— Верно, Ако. Правда в этой стране принадлежит деньгам, потому что деньги нравятся всем слабым людям, а правды многие боятся.
— У тебя, наверно, тоже было мало денег, поэтому надо сидеть в тюрьме?
— Нет, Ако, меня посадили в тюрьму за то, что я говорил правду и объяснял маленьким людям, которых притесняют, грабят и беспощадно угнетают богатые и сильные этой страны, что надо бороться против насилия и несправедливости. Простые люди — те, что гнут спины на тяжелой работе и которым очень тяжело живется, — верили и слушались меня: они отказывались работать на фабриках, в порту и в угольных копях за ничтожную плату и требовали большей. Они требовали для себя справедливости и в других делах, а я был их руководителем в этой борьбе. Тогда богатые и сильные рассердились на меня и посадили в тюрьму, чтобы никто больше не мог услышать моих слов.