Потерянная Россия
Шрифт:
После завтрака Нелидова и Фабрикант выработали для меня расписание. Они назначили для меня «дни визитов» и выразили готовность установить необходимые контакты. Несмотря на серьезность нашего дела, наши переговоры были так свободны, как будто мы говорили о каких-то общественных развлечениях. Но я не мог не задать вопроса Нелидовой: не боится ли она риска, которому подвергается? Ее ответ дал объяснение и перемене моего собственного настроения. Оказывается, жизнь в Москве была совершенно необыкновенная. Советское правительство только что переехало в Кремль, и органы власти находились еще в стадии становления. Известная тюрьма на Лубянке еще не стала неотъемлемой частью системы, и там действовали пока добровольцы. Хотя аресты, облавы и смертные казни были уже довольно обычным явлением, но все это еще как следует не организовалось и выполнялось беспорядочно.
Этому общему беспорядку много способствовали и немцы. Чека Дзержинского [205] существовала наряду с некоторыми германскими учреждениями, и они поддерживали между собой тесный контакт. Ленин занимал Кремль, а германский посол фон Мирбах [206]
205
Чека Дзержинского — Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК), которую с 1917 г. возглавлял Феликс Эдмундович Дзержинский (1877–1926), один из главных организаторов «красного террора». В 1919–1923 гг. нарком внутренних дел, одновременно с 1921 г. нарком путей сообщения. С 1924 г. председатель ВСНХ СССР.
206
Мирбах Вильгельм (1871–1918) — с апреля 1918 г. германский посол в России. Убит в Москве левым эсером Я. Г.Блюмкиным
207
Скоропадский Павел Петрович (1873–1945) — генерал-лейтенант, провозглашенный 16 апреля 1918 г. гетманом оккупированной немцами Украины. С декабря 1919 г. в эмиграции.
Руководители всех этих организаций устраивали собрания с различными представителями союзников России, причем ранг каждого дипломата зависел от значения, которое придавалось «союзниками» данной организации. Само собой разумеется, что все эти организации работали конспиративно и это было относительно легко осуществимо, так как система Чека была еще слабо организована. Даже лица, разыскиваемые большевиками, включая меня, могли конспиративно встречаться. Вполне понятно, что многие авантюристы и агенты разведок просачивались в бесчисленные комитеты и «миссии». Этот политический хаос пришел к печальному концу с восстанием левых эсэров, когда был убит фон Мирбах; когда было произведено неудачное покушение на Ленина, из-за чего были бесчеловечно убиты тысячи заложников. Но это все произошло позже.
В мое время гораздо легче было заниматься конспиративной деятельностью в Москве, чем в Петрограде. Здесь без труда можно было устраивать и встречи на квартире Нелидовой, и мои посещения тайных собраний. Теперь мне кажется совершенно невероятным, что так называемая «бабушка русской революции» Екатерина Брешковская, заклятый враг большевиков, могла свободно посещать меня. Однажды вечером, когда я провожал ее домой, мы даже прошли мимо дома фон Мирбаха.
Я сказал Брешко — Брешковской, что привело меня в Москву, и объяснил ей мой план пробраться дальше в район Волги. Но она спокойно возразила: «Они не пропустят вас». Под словом «они» она подразумевала членов Центрального комитета партии социалистов — революционеров, с которыми она порвала из-за меня. Она была хорошо осведомлена о настроении в левых кругах и рассказывала мне очень подробно о внутренних расхождениях в партии, о неуверенности и общем хаотическом состоянии.
Я не помню точно дату этого разговора, но знаю, что он происходил после того, как я встретил Бориса Флеккеля, моего очень молодого приятеля, рабочего из Петрограда, прекрасного и очень преданного мне человека. Он тоже собирался проехать в Волжский район и очень рад был бы сопровождать меня. Он взялся за необходимые переговоры. Но через несколько дней пришел ко мне печальный и молчаливый. Единственно, что он мне сказал: «Затруднения». Ясно, что некоторые лидеры партии относились ко мне недоброжелательно. Вскоре я узнал, почему они не одобряли идеи моей поездки на Волгу. В то время «Союз возрождения России» [208] был занят важной политической работой. Я еще в Петербурге узнал о существовании этой организации, но имел только смутное понятие о ее работе и целях. После Октябрьской революции и Брест — Литовского договора все крупные политические партии раскололись на множество фракций, часто враждебных друг другу. «Союз возрождения России» не был обычной коалицией социалистических и демократических партий: он представлял собой своеобразную организацию. Некоторые его члены принадлежали к народно — социалистической партии, другие к социал — революционерам, к кадетам, к плехановской группе «Единство» [209] , к «Кооператорам» [210] .
208
«Союз возрождения России» — политическая организация, созданная в марте 1918 г. в Москве из представителей партий народных социалистов (Н. В.Чайковский, А. В.Пешехонов), эсеров (Н. Д.Авксен-тьев, И. И.Бунаков-Фондаминский), кадетов (Н. И.Астров, Н. М.Киш-кин, Д. И.Шаховской) и др. «Союз» участвовал в организации антибольшевистских выступлений, его лидеры входили в правительства, создававшиеся в годы Гражданской войны. В апреле 1919 г. «Союз» вошел в состав «Тактического центра», репрессированного чекистами в феврале 1929 г.
209
«Единство» —
210
Кооператоры» — Совет, избранный на Всероссийском кооперативном съезде 25–27 марта 1917 г. в Москве и возглавивший кооперативное движение в России. Его лидеры поддерживали Временное правительство
Все они были объединены общим подходом к основной цели и сознанием необходимости согласованных действий. Они были убеждены, что национальное правительство должно быть создано на демократических принципах в самом широком смысле этого понятия и что фронт против Германии должен быть восстановлен с помощью западных союзников России. Восстановление фронта получило сильную поддержку не только политических сторонников «Союза», но и тех партий, к которым члены «Союза» принадлежали. Того же направления держался и «Национальный центр» [211] , организация, включавшая кадетов и другие умеренные и даже консервативные группы, которые не признавали Брест — Литовского договора. «Национальный центр» был тесно связан с Добровольческой армией генералов Алексеева и Деникина. Я был горячим сторонником приемлемого национального правительства, а также активного военного союза с союзными державами. Я считал работу «Союза возрождения России» жизненно важной для нации.
211
«Национальный центр» — объединение правых партий, действовавшее в Москве в 1918–1920 гг. (с отделениями в Петрограде и других городах)
Я решил не препятствовать деятельности «Союза» и не способствовать росту разногласий между этими двумя патриотическими организациями, у которых и без того было много собственных идеологических трудностей. Я верил, что в конце концов они преодолеют свои трудности и предрассудки и объединятся в своей любви к народу и в исполнении своего долга перед государством. Я полагал, что люди типа генерала Алексеева, Чайковского (народный социалист), Астрова [212] (кадет), Авксентьева (социалист — революционер) восстановят подлинную государственную власть, основанную на принципах духовной и политической свободы, равенства и социальной справедливости, заложенных Февральской революцией.
212
Астров Николай Иванович (1868–1934) — деятель партии кадетов. В марте 1917 г. был избран московским городским головой. В эмиграции с 1920 г. Организатор Русского заграничного архива в Праге. Автор «Воспоминаний» (Париж, 1941).
Поэтому я принял предложение «Союза возрождения России» отправиться за границу, чтобы вести там переговоры с союзниками на условиях, выработанных «Союзом возрождения».
Перед моим отъездом были приняты все меры, обеспечивающие мне возможность поддержания связи с Москвой. Мой отъезд был назначен на конец мая через Мурманск, где стояли британские и французские войска, охранявшие большие склады военного снаряжения и всякого другого снабжения. На этот раз я поехал в так называемом экстерриториальном поезде для сербских офицеров, которые репатриировались. Глава репатриационной комиссии полковник Комненович (серб) распоряжался этими специальными поездами и по просьбе моих друзей охотно выдал мне документы на имя сербского капитана. Британская виза была выдана на мое имя Робертом Брюсом Локкартом, британским генеральным консулом в Москве, который после отъезда всех союзных послов оставался там в качестве специального эмиссара. Локкарт выдал мне визу, не обращаясь телеграфно в Лондон за официальным разрешением. Гораздо позже он сказал мне, что должен был поступить так, потому что Министерство иностранных дел отклонило бы мою просьбу о визе.
Пока происходила подготовка к моему отъезду, я проводил последние совещания с друзьями и товарищами в Москве.
Отъезд в Лондон
В день отъезда Фабрикант и я приехали на вокзал еще до наступления сумерек. Мы без труда узнали двух сербских офицеров в форме, они любезно проводили нас на нужную нам платформу, где мы смешались с толпой пассажиров. Поезд был полон до отказа, но нам были предоставлены места в вагоне 2–го класса, предназначенном, очевидно, для офицеров. Было совершенно ясно, что некоторые из них знали, кто я. Путешествие казалось бесконечным. Одноколейная Мурманская дорога имела бесчисленное множество запасных путей. Без всякой видимой причины наш поезд часами стоял на разъездах. Нам казалось, что поезд почти не двигался. Но мы не жаловались. Нам, собственно, некуда было и торопиться, а кругом стояла опьяняющая северная весна. Мы наслаждались долгими ночными остановками, когда поезд стоял на какой — ни- будь поляне в густом лесу. Я вспоминал белые ночи Петрограда. Но здесь природа более таинственна, северная тишь и бледный ночной свет отличались особой прелестью. Вчерашний день как будто не существовал. Не хотелось ни разговаривать, ни думать о будущем. Мы чувствовали себя в полной гармонии с окружающей нас природой, как бы сливаясь с таинственным лесом.
Я не могу точно вспомнить, сколько времени это продолжалось, но, вероятно, поездка продолжалась дней десять. Наконец мы приехали в Мурманск, бывший в то время скучным, заброшенным городом. Все пассажиры пошли прямо в порт, занятый союзниками, хотя сам город подчинялся советской власти и мы должны были пройти через ее контроль. Но советские солдаты едва взглянули на наши документы. Потом мы пошли в очередь к офицеру союзников, который по списку проверял наши имена. Мой спутник и я были встречены двумя французскими морскими офицерами, которые взяли нас на свой крейсер «Адмирал Об». На борту сербский офицер предъявил капитану наши настоящие документы. В продолжение всей нашей поездки до Мурманска эти бумаги хранились у начальника «экстерриториального» поезда. Когда я покидал мою родную землю, мне не приходило в голову, что никогда больше не ступит на нее моя нога. Все мысли были обращены к будущему.