Потерянное одиночество

Пушкарева Любовь Михайловна

Наконец они выстроились полукругом, считая что загнали нас, я все это время прятала кружку выставляя руку с кинжалом.

Сейчас! Я крутнулась разбрызгивая воду так чтоб попало на всех.

– Люмене глорис! – радостно крикнула я, вкладывая силу в эти два слова. Я б могла крикнуть хоть «Happy birthday», но именно на «Люмене глорис» у меня была выработана генерация белой силы.

Вода, ставшая одним целым со мной, откликнулась на призыв и из брызг-искорок превратилась в яркое пламя, ослепляя вампов и прожигая в них сквозные дыры.

Раздался яростный вой, черные щупальца корчились, пытаясь затянуть чернотой полученные от света дыры и не могли. Те, кто был

с моей стороны, осели на пол и конвульсивно дергались, со стороны Седрика получили меньшую дозу и пытались все же ринуться в бой. Он выстрелил, а затем пустил в ход меч, дерясь сразу с тремя или уже двумя, и тут… Центр этого черного монстра – Абшойлих, стоявший поодаль позволяя своим выкормышам делать грязную работу, ринулся на нас, вернее на меня.

Каким-то чудом я ухитрилась совместить vis-зрение и обычное, при ближнем бое все же нужно четко видеть противника, а не размытое очертание его ауры. Абшойлих был действительно омерзителен, он сочетал какую-то извращенную, уже саму по себе мерзкую, красоту с уродством бешеного зверя. Маленький рост, как у пятнадцатилетнего, узкое лицо с высокими скулами, тонкий прямой нос точеными ноздрями, огромные желтые глаза, тонкие губы и рот полный острых зубов как у акулы. Все это отпечаталось в моей памяти за доли секунды. Ни у кого я не видела ни до, ни после, такого безумно-ненавидящего лица. К счастью, я хорошо поработала над собой в тот день и воспринимала все не эмоционально, как будто смотрела фильм в кинотеатре, ему не удалось меня напугать. На одних инстинктах я убралась с его дороги, заскочив за спину Седрику, который смог упокоить одного и теперь наших врагов было четверо – двое из тех с кем дрался Седрик, один все же оклемался после моего окропления и Абшойлих…

Этот мелкий урод отдал мысленную команду своим выкормышам и они синхронно набросились на Седрика.

Мы с Абшойлихом оказались один на один.

– Думаешь, Вайс[18], что сможешь победить меня? Ну давай! Давай! – сказал он звонким мальчишечьим голосом. На телесном уровне он превратился в подростка. Никогда не любила этаких «возвышенных лиц» с большими глазами и тонкими чертами лица…

– Ну же! Давай! – не унимался он. Vis-зрение подсказывало, что он наливается чернотой, да такой, что все вампы виденные мной до этого дня, все равно, что летние сумерки против непроглядной тьмы склепа.

«Этот вечер – наш. Да.» Сегодня случится то, что должно.

Я безотчетно шагнула навстречу вампу, и тот на запредельной скорости метнулся к моему горлу, чудом я успела закрыться рукой, фактически вставив в пасть этому монстру. Мы повалились наземь, он оказался удивительно тяжел и опять тошнотворно сочетал в себе звериное и человеческое. Глядя мне в глаза он с удовольствием сомкнул челюсти, откусывая кусок моей руки, мне показалось что он перекусил ее совсем, то есть отгрыз. Я в ужасе опустила глаза вниз, но увидела свою кисть на прежнем месте и даже чуть пошевелила пальцами, пока я это делала, Абшойлих повернул голову и выплюнул кусок моей плоти. И опять демонстративно нацелился на шею, в последний момент я с беспомощным писком успела подставить уже раненую руку. Его зубы впились рядом с раной ближе к кисти, и если первый раз он откусывал лишь мясо, то теперь дробил мне кость. Сжимая зубы он смотрел мне в глаза и прислушивался к треску, я поняла, что третьей атаки не переживу.

– Мама!!! – безотчетно вырвалось у меня, - Ма-ма!!!

Мамочка…

Ласковые нежные руки, дающие безопасность и радость, нежный вечерний свет, запахи календулы и налитого спелого яблока, они рядом – мама

и папа. Папа пахнет календулой, мама яблоком, я смеюсь, мне очень хорошо… Мой любимый обнимает нас, моя доченька смеется, переводя взгляд с меня на него, внутри меня растет наш сын… скоро, очень скоро он появится на свет…

Я вынырнула из прекрасного видения, оно было очень-очень коротким, Абшойлих даже не успел перекусить мне руку до конца. Его лицо было в моей крови, и эта кровь теперь жгла его, разъедая гнилую плоть. Он прекратил откусывать мне руку и попытался отстраниться, а я постаралась его удержать и вспомнила, что во второй руке у меня кинжал. Я всадила его сзади в шею и притянула вампа к себе, заливая ему в рот собственную кровь, а чтобы он не мог ее сплюнуть завалила набок, потом и вовсе оказалась сверху.

Он был очень силен, если бы я просто атаковала его силой, он бы легко переварил ее, но кровь – сплав материи и силы, с ней так легко не справиться. Моя кровь, попадая в него, напоминала раскаленное железо среди ветоши, она выжигала его. В какой-то момент я догадалась использовать кинжал и нанесла удар в сердце, кромсая его, а потом в рацио центр – я не пробила череп, кинжал согнулся чуть не сломавшись и соскользнул, нанесла второй удар, через глазницу и оставила оружие внутри. «Почему он не сопротивлялся?» - мелькнула и погасла мысль.

Наконец-то он сдох! Сила прекратила клубиться в нем и принялась пожирать телесную оболочку, я поспешила свалиться со стремительно гниющего трупа и глянула в сторону своего соратника, тот на полу еле живой удерживал клинок в дюйме от своей шеи, сразу два вампа давили на Седрика, один клинком второй рвал ему живот когтями. Но в момент, когда я на них смотрела, вампы уже тревожно застыли – их отец-создатель умирал, а значит, они умрут вместе с ним. Осознав это, тот который держал меч с ревом надавил, но Седрик на долю секунды опередил его, изменив угол клинка и увернувшись, вамп вонзил меч в доски и повалился мешком; а того кто грыз, Седрик из последних сил отшвырнул пинком.

– Пати, - услышала я внутри себя его встревоженный голос.

– Все нормально, Седрик, - так же беззвучно отозвалась я.

Мы поползли навстречу друг другу, зная что если будем вместе нам станет легче.

Мы лежали обнявшись в крови и грязи позволив нашим силам сплести вокруг нас кокон. Так нас и увидела зеленая четверка. Саббиа и Отамнел осторожно заглянули в дверь, увидели нас и махнули, подзывая Форесталя и Ауэ. Подошли и стали над нами, мы с Седриком почувствовали себя пойманными в ловушку, мы слишком слабы и беззащитны сейчас.

– Ну что, бог и дети богов, если кто-то хочет стать во главе Совета, то пожалуйста. Я отрекаюсь. – горько произнес Седрик.

Четверо старших переглянулись между собой.

– Ну-ну, - отозвался Саббиа, смуглый аристократичный итальянец, выглядевший лет на тридцать, единственный, к кому было применимо «бог», - ну что вы, юноша, это вы зря. Вы только что доказали, что достойны быть нашим главой, правда?

Остальные закивали.

– И жена ваша… Примите наши запоздалые поздравления.

Мы с Седриком недоуменно переглянулись, но промолчали. Тут Форесталь, вечный противник Саббиа, пробурчал.

– Ты хорош только языком молоть, не видишь что ли, молодежи надо помочь?

Саббиа лишь пожал плечами и отошел.

– Клянусь Светом и Тенью что не замышляю зла, а желаю вернуть долг благодарности, - произнес Форесталь, и склонился надо мной. Выглядел он как крепкий жизнерадостный дедушка лет шестидесяти и повадки у него были такие же – доброго дедушки.

– Давайте детки, расцепляйтесь уже.