Потерянный дневник дона Хуана
Шрифт:
— Вы не допускаете мысли о том, что существует истинная страсть, а не просто похоть? Взгляните сюда.
Я показал на скульптуру обнаженной Афродиты, возлежащей на софе. Сама поза греческой богини, прикрывшей глаза и откинувшей голову, говорила о плотском удовлетворении.
— Это не более чем мечты, — возразила донья Анна. — Истинная страсть, о которой вы говорите, возможна только в браке, потому что страсть без любви остается всего лишь похотью — алчной и бесплодной.
Она вскинула подбородок, как бы ставя последнюю точку в нашем споре, который закончился
— Для юной девушки вы неплохо осведомлены о премудростях любви…
Я разломил нежную мякоть и медленно приблизил ее ко рту. Она обиженно фыркнула и встала.
— Да будет вам известно, дон Хуан, что есть человек, который однажды рисковал ради меня своей жизнью. Вы же не рискуете ничем, кроме собственного тщеславия.
— Вероятно, то был какой-нибудь странствующий рыцарь в маске?
Эти слова вырвались у меня помимо воли. Судя по испуганному удивлению, отразившемуся на ее лице, они прозвучали для нее как гром небесный. Я принялся лихорадочно соображать, как исправить положение, когда со стороны тропинки вдруг послышались шаги. Я притаился в простенке.
— Ваш отец побьет меня кнутом, если узнает… Он и так уже что-то подозревает, — сказала дуэнья.
Я заметил, как донья Анна бросила в мою сторону тревожный взгляд.
— Мой отец всегда что-нибудь подозревает. И совершенно напрасно, ведь я никогда не ослушаюсь его.
— Командор как раз обсуждал с маркизом ваше замужество.
При упоминании о ее замужестве мое сердце упало.
Собственное смятение показалось мне странным, поскольку брачные узы никогда не представляли для меня никакого препятствия. И даже наоборот: те женщины, которые успели разочароваться в семейной жизни, с большей легкостью открывали передо мною двери своих спален. Что же касается доньи Анны, то я желал обладать ею немедленно.
— А за кого он хочет отдать меня?
— Этого я не слышала. Нам следует вернуться — шествие скоро закончится.
Услыхав, как их шаги удаляются по тропинке, я снова взглянул на Леду и Зевса. Плодом их тайного союза явилась Елена Троянская. Донья Анна была не менее прекрасна, чем языческая королева. Неужели и ее красота способна принести страдания и гибель?
Я вернулся на балкон и увидел, что шествие действительно подходит к концу. Юные хористы в своих красно-желтых камзолах и белых обтягивающих панталонах, со шляпами в руках напоминали маленьких королевских стражников. Маркиз подошел и встал рядом со мной. Не отрывая взгляда от праздничной колонны, он проговорил:
— Ты разговаривал с доньей Анной в саду.
Я хранил молчание.
— Ты ведь знаешь, у меня повсюду шпионы.
— Да неужто!
— Я не желаю, чтобы ты компрометировал честное имя доньи Анны. Тебе понятно?
— А вчера в таверне мне показалось, что вы сами подталкивали меня к этому шагу.
— Я не подталкивал, а, наоборот, предупреждал.
— Итак, вы строите планы в отношении доньи Анны. Можно узнать какие?
— Мои планы касаются только меня, и я не желаю, чтобы кто бы то ни было стоял на моем пути.
— Ее отец, кажется, не в восторге от ваших намерений, — заметил я, кивая в сторону дальнего балкона, где командор стоял рядом с дочерью, и лицо его выражало крайнюю степень недовольства.
— Если у человека начинаются неприятности, приходится чем-то расплачиваться. А он потерял милость нашего короля, что очень, очень плохо для военного человека.
Маркиз поджал губы и покачал головой. Его фальшивое огорчение не оставляло сомнений в том, кому именно командор был обязан утратой королевской милости.
— Вы на редкость бессердечный человек, дон Педро, — сказал я, и маркиз самодовольно усмехнулся.
— Однако моя жестокость не сравнится с жестокостью инквизитора, — сказал он.
В это время на площади как раз показался верховный инквизитор. Подобно остальным епископам, он был одет в пурпурную мантию, но, в отличие от остальных, восседал на носилках под алым, расшитым золотом шатром. Кроме тех четверых, которые держали на плечах носилки, рядом находились еще двое, один из которых обмахивал инквизитора веером, а другой нес зеленое знамя инквизиции. Я стиснул зубы, когда увидел на полотнище ненавистный символ. На фоне короны с зеленым крестом перекрещивались оливковая ветвь и шпага, призванные олицетворять милосердие и справедливость. Лично я не усматривал в действиях инквизиции ни малейшего милосердия, а то, что считалось справедливостью, на самом деле было насилием и жестокостью.
С каждой стороны верховного инквизитора загораживала стена вооруженных арбалетами солдат, одетых в красные жилеты и округлые шлемы. Толпа покорно опустилась на колени, ведь каждый, кто не сделает этого, неминуемо попадет под подозрение.
На балконе появилась Альма. Она игриво погладила спереди камзол маркиза и хихикнула:
— Люблю мужчин с большими арбалетами.
— Я так рад, Альма, что ты смогла присоединиться к нам, — сказал маркиз.
— Даже куртизанке следует соблюдать некоторые священные традиции, — сказала она.
— Взгляните туда, — взгляд маркиза вдруг сделался серьезным.
Все посмотрели на человека в простом белом одеянии, который едва волочил ноги. Церковная рака огромной серебряной башней возвышалась за его спиной, и украшавшие ее колонны и арки сверкали под палящим солнцем. А следом, почти в самом конце процессии, шел архиепископ в круглом заостренном головном уборе и с золотым жезлом в руках. Несмотря на эти внешние атрибуты власти, он выглядел гораздо скромнее, чем верховный инквизитор, который этой властью действительно обладал.