Потерянный разум
Шрифт:
И ведь те, кто раскручивал спираль забастовок, поживились сравнительно умеренно — подожгли дом, чтобы всего-навсего изжарить себе яичницу. Цитированный выше социолог В.И.Ильин пишет: “Директора многих шахт действительно воспользовались ликвидацией административного контроля со стороны объединения для продуманной политики собственного обогащения… К 1994 г. оказалось много очевидных фактов, свидетельствующих о том, что часть директоров распоряжалась шахтами как собственными предприятиями, с которыми скоро придется расстаться. При этом кое-что перепадало и рабочим в форме необоснованного повышения зарплаты, бартера по “смешным” ценам и пр. Когда же некоторые шахты оказались в безвыходном экономическом положении из-за долгов, их директора где добровольно, а где под давлением стали увольняться, оставляя трудовым
Как писал Александр Блок, “и в жолтых окнах засмеялись, что этих нищих провели”. А ведь на шахтах велика прослойка инженеров, людей с высшим образованием. Они находились в постоянном диалоге с рабочими, советовали им. Каков был ход их мысли, когда они требовали “предоставления шахтам полной экономической самостоятельности”? Ведь она означала прежде всего отмену государственных дотаций шахтам — при том, что по рыночной цене уголь большинства шахт никто не купил бы (поразительно, что точно такая попытка была сделана при введении НЭПа на шахтах Донбасса в 1921 г., и пока власти успели восстановить “зависимость” шахт от государства и обеспечения их продовольствием, значительная часть шахтеров умерла с голоду — но этого они не запомнили и способностью к рефлексии не обладали).
За три волны шахтерских забастовок ими был сформулирован и предъявлен большой массив требований (1760 документов только в 1989 г.). Их анализ показал, что примерно половина требований носила политический характер, не связанный с профессиональными и социальными проблемами шахтеров. В основном требования были направлены против центральных органов государства: “руки прочь от Литвы”, “департизация органов МВД, КГБ, армии, народного образования”, “устранение цензуры в средствах массовой информации”, “отставка председателя Гостелерадио Л.Кравченко”, “передача II канала ЦТ и I канала радио в ведение РСФСР” и пр.
Зачем они выдвигали эти требования, чего хотели? В них не было логики, они часто были взаимоисключающими у разных коллективов. Например, шахтеры одновременно требовали “сохранить Союз” и “создать Совет Конфедерации Суверенных государств с полномочиями координирующего органа”. К 1991 г. полностью исчезли “конструктивные” требования — технико-технологические, организационные и экологические. В документах уже выражена “твердая убежденность в необходимости смены государственного руководства (а может быть, и всей общественно-политической системы)81.
В октябре 1990 г. II съезд шахтеров утвердил текст Генерального типового тарифного соглашения. Его главный пункт — “обеспечение справедливой оплаты труда в соответствии с рыночной стоимостью горняцкой рабочей силы”. Какое убожество мысли, при чем здесь эти туманные политэкономические категории! Взрослые люди, разрушая источник пищи для своих детей, требовали бессмысленной виртуальной сущности — “рыночной стоимости горняцкой рабочей силы”! Что это за фантом, кто его видел, кто его мог подсчитать? Что такое “рабочая сила”? Ведь это абстракция высшего уровня, не найдется двух человек, которые смогли бы высказать о ней два одинаковых суждения, не сверяясь на каждой фразе с “Капиталом” Маркса. И как можно было требовать в 1990 г. рыночной стоимости, когда рынка и в помине не было? Но уже и тогда каждый, почесав в затылке, мог бы догадаться, что на нерентабельных шахтах рыночная стоимость горняцкой рабочей силы равна нулю. Именно этого они и хотели?
Шахтеры требовали отказа от советской системы, в которой занимали привилегированное положение, и желали ориентации на “опыт практики экономически и социально развитых стран”. Допустим, они посчитали, что СССР не является развитой страной — так с какой стати он должен брать за ориентир страны иной “весовой категории”? Ведь это требование неразумно с очевидностью — а его принимали на съезде, обсуждали, голосовали.
Результат известен. Шахтеры нанесли удар, который добил советскую систему и были отброшены режимом Ельцина в сторону. Среди них началась массовая безработица, зарплата сократилась в несколько раз. Ясно, что они совершили ошибку фундаментального
Глава 7. Учебный материал: экологическое кликушество элиты
Когда разрушение логики сочетается с невежеством и воспаленным идеологизированным воображением, возникают социально опасные состояния целых социальных групп. В моменты кризисов такие группы, превращенные в возбужденную толпу, могут послужить взрывным устройством, сокрушающим целые страны. Во время перестройки такой толпой стала часть интеллигенции, возбужденная экологической проблемой. Политическая роль экологических движений была отмечена и в других странах социалистического лагеря. В российском обзоре материалов экологического конгресса 1992 г. сказано: “Злободневна для нас тема доклада Дж. Энеди и В.Ширман (Венгрия) “Социально-инвайронментальные движения и гражданское общество”. В условиях относительной стабильности государственного социализма 70-х годов эти движения косвенно способствовали поддержанию стабильности. Когда наступил кризис второй половины 80-х, они превратились в социальную силу, оппозиционную режиму как таковому, а функция охраны среды отошла на второй план”82. Та роль, которую сыграли экологи в политической программе перестройки, отражена в социологической и обзорной литературе (см. 83). Здесь рассмотрим влияние их деятельности на общественное сознание.
Начиная с середины ХХ века промышленная цивилизация в целом натолкнулась на естественные ограничения для непрерывного роста производства и потребления. Возник тяжелый, но пока еще подспудный культурный кризис (“экологический кризис”) — под сомнения были поставлены главные идеи, на которых стоит индустриальная цивилизация. На этом кризисе сразу стали паразитировать идеологи. Экологический страх стал мощным средством манипуляции сознанием.
Например, знаменитый психоз в связи с “озоновой дырой” нанес ощутимый удар по экономике целых регионов мира. Добившись международного запрещения использовать фреоны, промышленно развитые страны Запада не позволили другим странам получить экономические выгоды от применения этой технологии, которую те только что освоили. Никаких разумных оснований для этого не было. К моменту, когда были под давлением экологов подписаны Монреальские соглашения, ни одно исследование атмосферы не обнаружило корреляции между содержанием фреонов в воздухе и уменьшением содержания озона. Озоновая дыра находилась над Антарктидой, а 99% фреонов промышленного происхождения вырабатывались и потреблялись в Северном полушарии. Ни эксперименты, ни теоретические расчеты не предлагали механизма переноса загрязнений через экватор. Последующие атмосферные исследования также не дали никаких объяснений.
Экологическая риторика приобрела чисто идеологический, зачастую совершенно иррациональный характер. Во время перестройки она была использована в полной мере и в СССР. Замечательно, что после ликвидации СССР экологическое движение было сразу свернуто. Начальство нажало на кнопку — и все “экологи” исчезли. Так, в Литве моментально прекратились всякие протесты против Игналинской АЭС, а в Армении спустя какое-то время были начаты работы по продолжению строительства Армянской АЭС.
Те политики, которые использовали экологическую риторику как инструмент для сокрушения СССР, действовали вполне рационально — в том числе и подрывая рациональное мышление политизированной части общества. Не о них речь. Речь о той части интеллигенции, которая вовсе не желала гибели СССР и даже не думала об этом, но дала себя увлечь риторикой, противоречащей знанию, логике и здравому смыслу — и стала пушечным мясом перестройки и реформы.
В представлении экологических проблем СССР была резко нарушена мера, вопрос был вырван из той системы координат, в которой он мог быть осмыслен рационально. Каждая очередная кампания принимала характер психоза, а “экологически возбужденная” часть общества превращалась в толпу, принципиально отвергающую и диалог, и рассудительный тип выступлений, и суждения специалистов. При соучастии образованного слоя в массовом сознании был создан злонамеренно деформированный образ, подкрепляющий общее разрушительное кредо “Так жить нельзя!”