Потерять и обрести
Шрифт:
– Для этого нам нужно как следует подготовиться, – продолжала Каролина. – Нам понадобятся две лошади, вьючные животные, палатка, карты, мука, масло, спички. И в первую очередь вода, оружие и деньги для проводника.
– Конь для тебя у меня уже есть! Самый красивый, какого можно себе представить, – белоснежный жеребец.
На этот раз она все-таки улыбнулась.
– Мне не нужна красивая лошадь. Мне нужна такая, которая привыкла к пустыне и может хорошо переносить как жару, так и холод. Мне подойдет самая задрипанная лошаденка, лишь бы она была выносливой.
– Я
Имя Санти напомнило Каролине об осторожности. Она верила Никанору, но переполнявшие его чувства были опасностью, которую нельзя было недооценивать. У влюбленного наивного мальчишки случайно могло вырваться необдуманное слово, неосторожность могла его выдать.
– Ты уверен, что дон Санти не догадывается о цели твоих ночных отлучек? – спросила она. – Совершенно уверен?
– Он привык, что иногда я целыми днями пропадаю на охоте. Чезаре терпеть не может женщин, и ему трудно представить, что я отношусь к ним иначе. Он ничего не знает и ничего не узнает. Дон Санти доверяет мне!
Не столько его слова, сколько нечто исходившее от всей его натуры успокоило ее.
– Тебе хватит одного дня, чтобы все подготовить? – спросила Каролина. – Ты сможешь быть здесь завтра, когда стемнеет?
– Конечно!
Он вдруг оказался рядом и обнял ее. По его глазам Каролина прочла все обуревавшие его чувства. Его наивное вожделение было вызовом для нее. Ее дразнила возможность испытать на нем свою власть. Она прижалась к нему. Взяла его голову в свои руки и нашла его губы. Подождав, когда он закроет глаза, она подарила ему долгий поцелуй, пока на его лице не появилось выражение муки и мольбы о пощаде. Каролина поняла, что он навеки ее раб. Вначале ее почти испугала мысль разыграть любовь перед этим юношей. Теперь же ей казалось, что ради завоевания свободы это был самый невинный грех.
– Главное, чтобы Камея ничего не заподозрила, – прошептала она ему прямо в ухо. – Мы никому не можем доверять, только самим себе! А теперь тебе надо идти!
Она легонько подтолкнула его вперед, он уже собрался идти, как вдруг притянул ее к себе с угловатой грубостью, пытаясь скрыть свою робость. Покрыл ее лицо поцелуями и, резко оттолкнув, выбежал вон.
18
С перевитыми золотыми шнурами волосами, с руками и ногами, увешанными тяжелыми украшениями, Каролина возлежала на горе шелковых подушек, наряженная для свадьбы.
День пронесся как одно мгновение. Каролина терпеливо все сносила: ритуальные омовения, натирание какими-то благовониями, часами тянувшееся накрашивание, во время которого Камея, начиная с пяток, которые она нежно натерла хной, не забыла ни одного кусочка ее тела.
Каролина при этом думала только о бегстве. Лишь когда служанка зажгла керосиновую лампу, и сквозь решетки на окнах повеяло ночной свежестью, к ее нетерпеливому ожиданию стало примешиваться беспокойство. А что, если у Никанора было слишком мало времени для сборов? Или еще хуже: если его план разоблачен? Все меньше могла Каролина сконцентрироваться на шахматной игре; во время первых двух партий она была столь невнимательна, что обе проиграла Камее. Любой малейший шорох снаружи отвлекал ее. Она все время прислушивалась к шагам на террасе.
На этот раз она не ошиблась. Она спиной почувствовала сквозняк от откинутой рогожи. Каролина обернулась и увидела перекошенное ненавистью лицо Хок-Тан-Хоона, ворвавшегося в сопровождении двух мужчин. Лишь испуганный вскрик Камеи сказал ей об опасности. Но подручные церемониймейстера уже набросились на нее, их руки вдавили ее в подушки. Шелковая шаль стянула ей рот и заглушила крик. Шахматные фигуры полетели на пол.
Хок-Тан-Хоон шагал впереди, двое мужчин за ним вели пленницу. Дворец казался вымершим. Каролина почувствовала ночной холод, когда из тени галереи они вышли под открытое небо. Лестница вела вниз, во двор. Над погашенными кострами курился белый столб дыма.
Хок-Тан-Хоон пересек двор. При свете луны и факелов показались ворота. Каролине казалось, что на нее лег ледяной панцирь, с каждым шагом становившийся тяжелее и теснее и не дававший ей дышать. Комком к горлу подступали слезы, грозя разрушить последние остатки самообладания, помогавшие ей держаться на ногах. По ту сторону ворот был слышен цокот копыт. Каролина отчетливо различала, что лошадей было несколько. Они быстро приближались – чересчур громко, чересчур открыто, чтобы это мог быть Никанор. Никанор Велано. Она не решалась думать о нем…
Хок-Тан-Хоон подал знак двум часовым на воротах. Они подняли из пазов тяжелые железные штанги, двойным крестом запиравшие ворота. Ворота медленно открылись. Сверкая от белизны, будто сотканные из лунного света, во двор въехали трое облаченных в белые шерстяные накидки всадников, ведя за собой четвертого коня с двумя перекинутыми через его спину кожаными мешками. Это были белые, и на украшенных кистями попонах красовался вышитый золотом крылатый бык Санти. Каролина не могла отвести взгляд от герба и от мужчин. Один из всадников поднял руку в небрежном приветствии, относившемся к Хок-Тан-Соону. Скучающим и в то же время раздраженным жестом он показал на кожаные мешки.
– Пятнадцать тысяч долларов! Вы хитрее? чем я думал, Хок-Тан-Хоон. Есть кто-нибудь, кто наконец заберет у нас деньги?
Люди Санти не пытались что-то от нее скрыть. Лишь церемониймейстера, казалось, смущала эта сцена. Он жадно и трусливо косился на мешки с деньгами.
– Я не могу их взять. – Ему стоило немалых усилий подавить свою алчность.
Белокурый всадник уверенно обратился к своим спутникам:
– Переложите деньги! Где одежда?
Один из верховых бросил ему связанный узел. Мужчина поймал его, развернул и швырнул Каролине под ноги.
– Наденьте это! Вы нам нужны здоровая.
Он говорил, не удостаивая ее ни единым взглядом. Каролину охватила бессильная ярость, но она одолела себя. Она мерзла, а ночь была холодная. Не стоило причинять вред самой себе, даже несмотря на все перенесенные страдания. Еще раз в ней заговорили возмущение и отвращение, когда она обнаружила, что вещи были мужскими, но потом она все же натянула рейтузы и сапоги, а сверху надела рубашку и приталенную бархатную куртку. Последней была наброшена на плечи белая накидка. Всадник держал лошадь за уздечку.