Потерявшие солнце
Шрифт:
– Ничего интересного. – Гималаев посмотрел на Антона: – Снимаемся?
Тот кивнул и бросил взгляд на спящего в прихожей на стуле хозяина квартиры, у ног которого валялась палка.
– Не сильно-то вы Витю любите.
Женщина подняла на него на секунду прояснившиеся глаза и неожиданно распахнула халат. Лампочка здесь была ярче, чем в кухне, и Антон отчетливо увидел глубокие порезы вокруг сосков.
– Коли дома не было. Мало того, что всю задницу мне разорвал, достал свой тесак, взял за волосы и давай чиркать. «Я, – говорит, – тебе сиськи
Антон и Игорь переглянулись.
Через приоткрытую дверь было слышно, как стучит по железным мусорным бакам холодный дождь.
– Отец у него действительно приличный. – Максаков снял обвисшую от воды шляпу и бросил на стол. – Стас, включи чайник.
От форточки тянуло сыростью. Казалось, что дождь идет прямо в кабинете. Антон захлопнул фрамугу и заглянул в дальний отсек. Ледогоров спал, укрывшись чьей-то старой шинелью. Пары алкоголя плотно оккупировали атмосферу.
– Он сам предложил, – продолжал Михаил, – если придет – скрутить и доставить нам. С крышей у парня совсем плохо. Ни в каком Афгане он не служил, да, кстати, и не мог – он в восемьдесят восьмом призывался. Хотя отец говорит, что Афганом бредил. Сидел за избиение своей девчонки. Сломал ей нос, челюсть, два ребра и ключицу. По сто восьмой. Три дали, через два вышел.
– Где же он гасится? – Гималаев задумчиво взял у Андронова дымящуюся чашку.
– Отец дал пару адресов его старых друзей, но есть ли смысл к ним соваться ночью? Вряд ли он там.
– Надо зоновские связи поднимать, – подал голос Стас.
– Это только утром.
– Сейчас чай допьем и до бистро прокатимся, где он вчера бузил и откуда наш свидетель сбежал. – Максаков закурил. – Вдруг там чего узнаем.
– Ага, или он там сидит.
– С табличкой «Я – маньяк-убийца Градусов».
– А вокруг трупы.
– С отрезанными…
Папиросы кончились. Антон встал:
– Я за куревом. Кому чего надо?
– Денег, водки и женщин…
На пачку «Беломора» пришлось выгрести всю мелочь из всех карманов. Не хватило двадцати копеек. К счастью, ларечница была доброй и поверила «в долг». На входе в отдел Новоселец махнул ему из-за стеклянной перегородки рукой. Антон подошел. В дежурке наступил «полночный тайм-аут», и наряд кайфовал в ожидании грядущего утреннего кошмара. Костя держал в руках несколько паспортов. Настроение у него было отличное.
– Ты когда-нибудь видел инициалы из трех букв?
– В каком смысле?
– Да не в матерном. На, смотри. Антон взял паспорт. Выдан в Улан-Удэ.
Саханов Грлтэ Даши Дандокович. Бурят. Вложена справка, выданная Саханову Г. Д. Д. Он вернул документ.
– Прикольно.
– Я вообще об именах и фамилиях скоро смогу книгу написать. – Костя откинулся в кресле. – Насмотрелся. Вот ты знаешь, что есть такое русское имя – Лип? Я только сегодня узнал.
Антон усмехнулся:
– Я тоже.
Он повернулся и пошел к лестнице. Постояв на первой ступеньке пару секунд, вернулся:
– Костя, а ты где это имя услышал?
– Задержанный был с утра, – Новоселец посмотрел в журнал, – Градусов Виктор Липович. Стало быть, отец его…
– Открывай быстрее. Когда ты его отпустил? – Антон ворвался в дежурку, размахивая руками. – Где его взяли? За что?
– По «мелкому», у «Чернышевской», кажется… еще утром… Я его целый день развозил: в вытрезвитель, в суд, в «приемник» на Захарьевскую… А чего он тебе…
– Где он сейчас, Костя? – Антон с трудом сдерживался, чтобы не кричать.
– В третьей камере. На Захарьевской дезинфекция. Сказали завтра привозить.
– Его повязали в шесть двадцать, когда он писал на тротуар. – Антон сидел на столе и болтал ногами как первоклассник, рассказывающий «страшную» историю. – То есть, когда обнаружили труп, осматривали его, устанавливали, ездили по адресам, Градусов был здесь. Не все время, конечно. До обеда в вытрезвителе, потом в суде, где за неповиновение постовым получил семь суток, и опять здесь. Круто, да?
– В сводке напишут, – продекламировал Андронов, – в результате проведенного комплекса оперативно-розыскных мероприятий под руководством начальника РУВД…
– До сводки еще дожить надо, – прервал его Максаков, – ножа нет, как убивал – свидетелей нет, в трезваке, надо полагать, его заботливо загнали в душ, так что на нем следы если только на одежде.
– Его же видел этот… Ученик.
– Ну и что, пришел, увидел труп, испугался: судимый – будут подозревать. Отпечатки – так он там бывал. Короче, надо его разваливать.
Дверь отворилась. Игорь Гималаев вошел и, шумно выдохнув, взял со стола сигарету.
– Ну?
– Чего «ну». Пришел, увидел труп, испугался: судимый – будут подозревать и тэ дэ.
Антон усмехнулся:
– Как по нотам.
– Накаркал, блин. – Максаков сплюнул. – Который час?
– Ровно три.
– Ну чего? Будем делиться по парам и душить его. До утра хотя бы.
– Чур, я с Игорем начинаю. – Андронов поднялся.
– Мне все равно. – Антон пожал плечами.
– А запрещенное Женевской конвенцией оружие применять будем? – Полянский кивнул на отсек, где спал Ледогоров.
– Ты что, садист? Он умрет раньше, чем успеет признаться.
За Андроновым и Гималаевым хлопнула дверь.
– По сколько работаем? – Антон встал.
– По часику, я думаю. – Максаков прислонился к стене, закинув ноги на стол. – Я у себя подремлю. Свистнешь?
– О’кей.
Кабинет находился с подветренной стороны, и здесь было еще более промозгло, чем у Ледогорова. Антон пожалел, что заранее не включил рефлектор. Воткнув штепсель в розетку, он сдвинул стулья и лег, не снимая куртки и ботинок. Темнота дышала холодом. Ее ледяные пальцы щекотали плечи и спину. Кто-то прогрохотал по коридору. За стенкой, у Полянского, бубнил приемник. Сон не шел.