Потерявшие солнце
Шрифт:
Ночь катилась к концу. Дождь продолжался…
Утро не принесло Цыбину спокойствия. Стоя у покосившейся двери собственной парадной и глядя в серое, моросящее небо, он затягивался табаком и ругал себя за вчерашнюю сентиментальность и слабость. Непрерывно текущие по набережной грузовики извергали облака вонючих выхлопных газов и оглашали район нетерпеливыми резкими сигналами. Было пусто и тревожно. Словно постоянно чутко дремлющий в груди червяк тоски проснулся и начал жевать душу. Убедить себя в сиюминутности слабости не удавалось. Жесткий ветер пронизывал до костей. Не хотелось никуда идти. Не хотелось возвращаться в выстуженную, безжизненную квартиру. Не хотелось ничего… Только уехать.
Окурок полетел в лужу. Дорожка к остановке была грязной, замусоренной, в собачьих нечистотах. Под крышей павильона пряталось несколько человек. Все одинаково серые с утомленными безрадостными лицами. Цыбина всегда поражало одинаковое выражение лица у большинства окружающих. С печатью тревожного ожидания. Причем независимо от уровня жизни и финансового положения. Он остановил такси, чувствуя на себе неприязненные взгляды.
Лиговка была забита «пробками». Сквозь запотевшие окна проглядывалась нескончаемая вереница урчащих машин. Телефон Анны молчал и утром. На работе ответили, что у нее сегодня выходной. Трудно было сказать, что его больше волнует: мужская ревность или профессиональная тревога о единственном человеке, обладающем о нем информацией. Слишком обширной информацией. Цыбин неоднократно думал о том, что она – его единственное слабое место. Но очень слабое. Ее участие в РАБОТЕ не являлось гарантией. Хорошие профессионалы могли прекрасно «выкупить» ее на том, что она женщина, запуганная, зашоренная, только помогала, боялась и т. д. Голова у нее соображала хорошо. Просто отлично. Если что – она не упустит такого шанса. Он долго думал – не подставка ли она? После того как той страшной ночью, после стрельбы у «Олимпийского», она сбила его машиной и помогла спрятаться от кишевших вокруг ментов. Он тогда был практически невменяем. Потом проверял ее изощренно и неоднократно. В случайную встречу с недавней любовью при таких экстремальных обстоятельствах особо не верилось. Потом успокоилось. Убедился. Или заставил себя поверить, что убедился. Нужен был кто-то рядом, чтобы восстановиться. Кто-то близкий. Дальше все развивалось в духе типичных голливудских сценариев…
– Литейный в каком месте? – Таксист свернул у «Октябрьского» на Жуковского.
– Почти угол с Некрасова.
Цыбин подумал вдруг, что можно было жениться на Анне. Это значительно упростило бы РАБОТУ. Постоянный контроль. Взаимное алиби. Много преимуществ. Хотя теперь, если он уходит, то имеет ли это смысл?
– С вас двадцать.
В соседнем с издательством израильском магазине одежды, видимо, была распродажа. Народ возбужденно топтался у дверей. С трудом протиснувшись, Цыбин поднялся на второй этаж.
– Здравствуйте! Давно не появлялись! – Елена Сергеевна в своей неизменной белой кофте закрывала кабинет.
– Работа на дому.
– Цыбин! Объявился! – Вадик и Таня выглядывали из курилки. – Долго жить будешь! Шеф только сегодня вспоминал. Не очень лестно…
– Все не привыкнет, что уже несколько лет для меня не шеф, а периодический заказчик… – Он усмехнулся на этом слове. – Почти компаньон.
– Ты к нему? – Таня тряхнула редкой по нынешним временам косой.
– К нему тоже.
– У Маши Лобачевой сегодня день варенья, – сообщил Вадик, – заходи рюмашку опрокинуть.
– День рождения у Лобачевой, а приглашаешь ты. – Таня скривила рот и покачала головой.
Ее можно было бы назвать симпатичной, если бы она пользовалась косметикой и поменяла свои безразмерно широкие брюки а-ля «запорожская сечь» и серый свитер на что-нибудь более женское. Миловидная Маша, вторая женщина младше пятидесяти в издательстве, рядом с ней смотрелась Клаудией Шиффер.
– А может, меня Маша уполномочила? – Рыжеусый Вадик подмигнул Цыбину. – Придешь?
– Без проблем. Где и когда?
– В машбюро, часа в два. Пятница все-таки.
– Договорились.
В кабинете Еремеева все было заставлено ведрами. Хлюпали падающие капли. По противоположной от двери стене спускались желтые разводы.
– Вы моей смерти хотите? – Лицо у Еремеева походило на портрет мучеников святой инквизиции. – Мы же на среду договаривались.
– Не успел, закрутился. – Цыбин виновато пожал плечами. – Первый раз.
– Принесли хоть?
– Конечно. – Цыбин достал папку и передал Еремееву. – Все девятнадцать стихотворений.
Еремеев взял первый лист, и лицо его стало детско-восторженным. Минуты три он читал, затем с видимым усилием оторвался:
– С вами как на бочке с порохом, но лучше с испанского никто не переводит. Может, вернетесь? Мы сейчас вот это опубликуем, вылезем из кризиса…
Цыбин знал, что из кризиса они не вылезут. Никогда. Страсть интеллигента Еремеева к настоящей литературе приведет его к нищете. Она никому не нужна. Против «Девочки-помидора» и «Скотов на разборке» ей не выстоять.
– Спасибо, но привык к вольным хлебам. Все равно вместе работаем. Как насчет денег?
Лицо Еремеева погрустнело:
– Понимаете, сейчас…
– Понял, подожду. Еще работа есть?
– А вы готовы? – Еремеев ошарашенно смотрел на него. – Даже до оплаты…
– Готов. – Цыбин улыбнулся. – Понимаете, я получаю от этого удовольствие.
– Понимаю, конечно, понимаю. – Еремеев вышел из-за стола и потряс Цыбину руку. – Вы – удивительный человек. Позвоните, пожалуйста, в понедельник. Мы выберем что-нибудь наиболее важное. Например, Бласко Ибаньеса.
– Здорово. Обязательно. До свидания.
Спускаясь по лестнице, Цыбин посмотрел на часы. Было 12.40. Следовало еще купить подарок.
Небо оставалось таким же серым и беспросветным. Моросило. В троллейбусе было душно. Народу битком. Он проехал одну остановку. Напротив казино «Олимпия» располагался маленький дорогой магазинчик «Аванти». Он выбрал изящный кошелек из мягкой кожи. В продовольственном напротив купил несколько бутылок дорогого испанского вина и разнообразной снеди. Обратно пришлось идти пешком. Холодные капли стучали по плечам.
– Цыбин!
Он оглянулся.
Жанна всегда хорошо выглядела. Сегодняшний день не был исключением. Пепельные волосы аккуратно уложены. В зеленых глазах оценивающий интерес. Кожаный плащ, из очень дорогих, – под цвет волос.
– Привет.
– Привет. – Она уже откровенно осматривала его. – Ты неплохо выглядишь, только виски с сединой.
В ее голосе явно слышалось сожаление. Скорее всего, оно относилось к тому, что он не пьяный неудачник-интеллигент, а вполне прилично одет, спортивен, да еще несет мешки с дорогими продуктами. Их-то ее профессиональный взгляд оценил в первую очередь.