Потерявшие солнце
Шрифт:
– Оперов много, а водитель – один.
– Чего там на «Рубике»? – поинтересовался Антон.
– Непонятно, – Максаков тщетно пытался прикурить сырую сигарету, – три покойника, сильно обгорели. До вскрытия никто ничего не скажет. Видимо, пили, но прилично. Там в квартире камин. Может, с ним чего по пьяни учудили.
Сигарета не прикуривалась. Антон достал Максакову из пачки папиросу.
– Странно еще: в квартире есть детская, она мало пострадала, а о детях никто никогда не слышал.
– Может, ждали.
– Может.
– Есть адрес, – вклинился подошедший Андронов. – Волковский, 12, 8.
– А сами кто?
– «Бизнесюки» из Таллина, полиграфией занимаются, вернее, занимались. – Максаков наконец затянулся и достал блокнот. – Ловчий Юрий Арнович, Ловчая Людмила Борисовна, третий труп не установлен и… Чего ты?
Антон как во сне достал блокнот и продемонстрировал переписанную слово в слово утреннюю информацию Свистунова.
– Тебе не кажется, что пора выезжать?
Максаков оцепенело кивнул и вышел в коридор.
– Где этот голодающий? Я его до конца жизни на диету посажу.
Антон вышел следом за ним и подошел к перехваченному решеткой окну. Выл ветер. С черного неба летели вертикально вниз тяжелые серебристые струи.
Цыбин сидел в кресле и с неприязнью смотрел, как ребенок копошится с игрушками. Он терпеть не мог детей. Его раздражали тупые бессмысленные улыбки, невразумительные звуки, беспричинное нытье. Он подумал, что абсолютно не представляет, чем его кормить, если тот начнет орать, и снова снял трубку телефона. На этот раз оказалось незанято.
– Алло, «Благотворительный приют „Святая Мария”».
Женский голос не выражал особой радости.
– Здравствуйте! Я брал ребенка перед усыновлением на неделю в семью, но мне завтра срочно уезжать. Я хотел бы…
– Завтра с одиннадцати подъезжайте.
– Но я уезжаю раньше и…
– Ничем не могу помочь. Руководство будет с одиннадцати. Я без них не могу принять ребенка.
– Комплектность будете проверять? По накладной? – съязвил Цыбин.
– Ничем не могу…
Он бросил трубку. Ребенок, напуганный его резким тоном, закривил губы.
– Только заголоси, удавлю, – ласково прошептал ему Цыбин и подумал, как стремительно падает самоконтроль. До самолета оставалось семнадцать часов двадцать пять минут. Он прошел на кухню и начал методично и аккуратно резать овощи для салата. Сквозило. Оконные стекла жалобно содрогались под ударами ветра.
Антон и Андронов уже пять минут не могли разобраться с окнами.
– Вот эти.
– Нет, крайнее – это соседняя квартира.
– Какая, к черту, соседняя! Это кухня…
– Кухни все на торец выходят!
Знакомая фигура в шляпе прочавкала к ним по грязи.
– Готовы?
– Определиться не можем.
– Андронов! Ты оборзел?! Не можешь в пяти окнах определиться – паси все. Пошли, Антон.
Дождь лил как из шланга. Ноги скользили по грязи. Темнота разбавлялась лишь теплыми прямоугольниками окон. Ближайший фонарь конвульсивно дергался на ветру метрах в пятидесяти над проезжей частью. На лестнице тлела одинокая тусклая лампочка. В полумраке Антон разглядел размытые фигуры Гималаева и Полянского, застывшие у двери на втором этаже. Под ногой Максакова нервно скрипнула деревянная ступенька. Он вздрогнул и замер на мгновение. Было слышно, как бухает над головами прохудившаяся кровля. Гималаев оторвался от двери и кивнул им. Максаков наклонился к уху Антона.
– Пистолетик не хочешь достать?
Антон извлек «макаров» и встал рядом с Гималаевым, справа от двери. Голова ныла. Под языком стало сухо-сухо. Колени стали мягкими и податливыми. По спине побежали колючие булавочки. В подвале недовольно мяукнула кошка. Максаков еще раз обвел всех взглядом, по-ковбойски поправил шляпу стволом пистолета и нажал кнопку звонка.
Цыбин почувствовал неладное, сервируя стол. Холодная змейка проскользнула глубоко в груди. Заныла нога. Он отставил миску с салатом и осторожно подошел к окну. Кромешная тьма, дождь, мечущиеся деревья. Тревога на отпускала. Он привык доверять интуиции. В комнате придурошный ребенок продолжал ковыряться с игрушками. Тихо наигрывал Пако де Люсия. Цыбин вышел в прихожую и прислушался. Музыка мешала, но он не торопился ее выключать. Внизу скрипнула ступенька. Кто-то за дверью прерывисто вздохнул. Цыбин бесшумно выпрямился и вытер со лба пот. За дверью ждали. Если менты, то позвонят. Не открывать нет смысла: свет, музыка. Сколько их может быть? Он дотянулся до вешалки и достал из ящика «альбацесту» – раскладной испанский нож. В конце концов у него есть отличный заложник, и можно… Колоколом ударил по барабанным перепонкам дверной звонок. Он решил не спрашивать, кто, и, сместившись от дверного проема, отомкнул «собачку» замка.
Дверь отворилась без слов. Щелкнул замок, и появилась тоненькая щель.
– Милиция! – Максаков изо всех сил врезался в филенку плечом. Антон проскользнул мимо него и, не оборачиваясь, кинулся влево, чувствуя спиной, как разбегаются по комнатам Полянский и Гималаев. Кухня. Ошалевшая бабка с куском колбасы во рту. Ванная? Никого. Сортир? Тоже. Он вернулся в прихожую. На полу сидел мелко трясущийся мужик в «динамовском» спортивном костюме. Стоя перед ним, Максаков листал потрепанный паспорт. Лицо у него было хмурое. Где-то в глубине комнат захныкал ребенок. Появился Полянский и отрицательно покачал головой. Вслед за ним выскочила полная тетка в футболке и трениках.
– Кто ваше начальство? Я этого так не оставлю! Где это позволено ночью к людям вламываться да детей пугать. Я вам обещаю…
За ее спиной показалась такая же полная девица с заспанным лицом. Антон взял из рук Максакова паспорт и наклонился к «динамовцу».
– Евгений Сергеевич, вы Цыбина знаете? Он здесь прописан?
– Иваныча? – Мужика еще трясло. – Конечно, мы же его комнату снимаем. Он-то здесь не живет. Чего пыль-то копить и…
– А связь у вас с ним есть?
– Не отвечай им, Женя! Они не имеют права…
– Молчать!!! – заревел Максаков.
Все вздрогнули. В комнате заплакал окончательно проснувшийся ребенок.
– Связь? – Мужик наконец поднялся с пола и протиснулся мимо Антона на кухню. – Да он в соседнем доме квартиру снимает. Такую же – номер восемь. Только отдельную. Вон его окна горят.
Дверь пошла внутрь. С лестницы пахнуло гнилью и мочой. Цыбин напрягся. Рукоятка ножа в ладони стала скользкой.
– Иваныч! Ты дома? – Сосед – вахтер с Карбюраторного, пьяница и дебошир – просунул в проем лохматую голову. Тепло покатилось по телу.