Потоки времени
Шрифт:
– Фактически мы еще не создали окончательный вариант тран-металлического человека. – Она осторожно посмотрела сначала в глаза рептилии, потом заглянула в растерянные серебряные глаза. – Таковы были условия нашего соглашения.
– Вы отказались от того проекта, – возразил Диаго.
– Практически нет, – быстро сказала Джойра. – У нас есть новый проект, учитывающий опыты с образцами, подтверждающими рост металла.
– Могу я взглянуть на эти чертежи? – спросил Диаго.
– Завтра, – проговорила Джойра. – Я покажу вам их завтра. Затем мы сможем начать нашу отливку.
На лице
– И как только эти механизмы будут отлиты…
– Да, – раздраженно подтвердила Джойра, – тогда вы получите свою награду. Вы получите серебряного человека.
Диаго низко поклонился и направился к лестнице. Джойра, Карн и Тефери обменялись грустными взглядами.
– Что ты там ему нагородила? У тебя ведь нет никаких новых чертежей, не так ли? – спросил Тефери.
Джойра пожала плечами:
– У меня есть старые схемы толарийских бегунов. Я скорректирую их сегодня вечером, учитывая разработки Урзы. Это удержит их еще на некоторое время. Может быть, я наконец докажу полезность этого толарийского бегуна в фирексийской войне.
Последнее замечание заставило всех присутствующих вспомнить покинутого Баррина, который, выбиваясь из сил, противостоял осаде Толарии.
Джойра прервала общее молчание:
– Я надеюсь, что Урза скоро вернется.
Каждый удар топора, рубившего деревья Аргота, врезался в человеческую плоть Мироходца. Каждый пожар, разгоравшийся среди гигантских деревьев магнигот, проходил по его венам. Любой взрыв, любые убийства или стихийные бедствия обессиливали его истерзанное тело.
Урза снова был в Арготе. Урза и Мишра. Их имена олицетворяли чуму и голод, огонь и наводнение. С разных концов острова они рвали друг друга на части, сходясь и яростно уничтожая все, что стояло между ними.
Мироходец наблюдал, как с треском падают древние деревья. Орды механических существ рубили их на балки и доски, но, что было совсем невыносимо, – на бесполезные куски. Кора и тонкие ветки, листья и почки превращались в горы мусора, по которым катились машины-убийцы. Столбы черного дыма поднимались к ужаснувшимся небесам и собирались в большие темные тучи, словно в трауре плывущие над лесом.
Что могло побудить братьев к убийству? Какие страсти?
Вопросы не были сложными. Для человека, порабощенного гигантским деревом, теперь все стало ясно. Он знал, что привело их к трагедии: амбиции, любопытство, соревнование и все, что скрывается под тонкой удушающей пеленой недоверия. Что ими двигало? Самые высокие стремления и надежды. Что руководило ими? Самые низменные эмоции – страх, жестокость. Они стали монстрами. Да. Но если бы у них не было ни машин, ни армии, они оставались бы всего-навсего маленькими мальчиками.
Эта мысль раскатилась волной гнева вокруг Урзы и вернулась беспощадным обвинением, заполнившим все его существо. «Нет! Урза и Мишра были истинными монстрами. Они разрушали все, к чему прикасались. Сама их плоть стала уродливой и мертвой, потому что единственным их мотивом была чистая ненависть».
Человек внутри дерева сопротивлялся обрушивающемуся потоку обвинений, перехватившему его дыхание. Он старался освободиться от чужих мыслей, но они все равно овладевали им, проникали в каждую его пору, вливались в его легкие, пропитывая плоть чувством вины.
Урзу захлестнула новая волна агонии. В его обвинительном заключении не было места оправданию и прощению. Ему вынесли самый жестокий приговор.
Из горла Урзы вырвался страшный крик, его мучили умопомрачительные видения. Теперь горели не деревья, а люди, ученики в белых одеждах. Не механизмы с топорами, как в предыдущих кошмарах, не бегущие механические создания, одни из которых походили на безголовых страусов эму, а другие – на грациозных пум и гигантских скорпионов. Не армии Аргива и фалладжи, инверторов и смертоносных монстров… Нет, это были дети, они бежали по другому пылающему острову, который находился далеко отсюда. Имя его было… «не Аргот, а… а…». Название никак не приходило в голову.
Перед лицом этого нового, ужасающего злодеяния армии Урзы и Мишры были цивилизованными и благородными. Картины погибающих деревьев казались забавой по сравнению со страшным зрелищем горящих детей, их искаженными ужасом лицами. Высшая идея скрывалась где-то там, витала какая-то мысль о праведной войне, о борьбе со злом, о предотвращении апокалипсиса. Но и эта мысль растворилась в ярости Мултани. Если бы только он мог думать. Если бы только он мог удержать мысли в своей голове… Затем была только боль.
Баррин наблюдал за жизнью в ущелье с самой высокой башни академии, находившейся вне досягаемости фирексийского оружия. В последнее время этот пост не покидали ни днем, ни ночью, а маг Баррин просиживал здесь сутки напролет. Здесь он мог следить за продвижением сил К'ррика к любому из четырех мостов, перекинутых со стен академии. Отсюда в свое время маг сумел остановить смертоносный поток фирексийцев, применив колдовство и сложный комплекс заклинаний. Полученные сведения помогали оперативно формировать отряды людей и механизмов, чтобы предупреждать нападения. И что особенно важно, здесь находился маяк, связывающий островитян с Урзой.
Баррин только что настроился на маяк.
Прошло почти три года, с тех пор как Урза отправился в Явимайю, и с тех пор никто не получал от него известий. Баррин знал, что Урза мог погибнуть. Хотя Мироходцы и были чрезвычайными долгожителями, они все-таки могли быть убиты, особенно если сила их жизни по каким-то причинам ослабевала и теряла концентрацию. Очень трудно убить Мироходца, но его вполне можно заманить в ловушку.
Если Мастер чувствовал себя вне опасности, зачем ему убегать и скрываться? В то же время если кто-то сумеет повлиять на его сознание таким образом, что Урза забудет, что он Мироходец, то это даст реальную возможность заманить его в ловушку. Сочетание сомнительного здравомыслия и неустойчивой, болезненной психики Малзры дает повод для таких опасений. Таким образом, если он вообще еще жив, то, скорее всего, пойман в опасную ловушку. Тем не менее остается надежда, что маяк, посылающий сигналы Урзе, восстановит его сознание.