Потомки Нэнуни
Шрифт:
Да, у меня были все основания переживать эту финальную встречу. Тигр, конечно, сделал засаду. Вскочив с двадцать девятой лежки, рявкнул и бросился на Арсения. Случилось это в такой чаще, что брат угадывал приближение только по вершинам качавшихся дубков и ждал, чтобы стрелять в упор. Почему-то в последний момент зверь не решился смять охотника: не добежав нескольких шагов, взял круто в сторону, внезапно открывшись на прогалине, где сейчас лежал.
Но вот наконец собрались все вместе; красный счастливый Понджуни, едва отдышавшись, скинул котомку и помчался на табор за санями. Арсений принялся разводить костер, я подтаскивал
— Слушай, а Ласки-то не видно. Не задавил ли он ее в последний момент?
Мы растерянно шарили глазами между кустов и деревьев, но видели только троих: черного Ларго, пегого Севера и сероватого, с черными подпалинами молодого сеттера Пегаса. Все лежали кружком на снегу, старательно выгрызая намерзший между пальцами лед. Ласки среди них не было.
Я машинально оглянулся на тушу тигра и расхохотался. Какая сообразительная сучка! Она взобралась на могучую спину десятипудового кота, растянувшись вдоль хребта, положила морду на вытянутые вперед лапы и, блаженно щурясь от тепла и сознания победы, так слилась своей рыжей шубкой с тигром, что представляла собой как бы одно целое. А он лежал свободно, вытянув хвост, и янтарные глаза были все еще полураскрыты.
— Бросай костер, давай сфотографируемся, уж больно он хорош!
Я срезал вешку, пристроил аппарат, установил на автоспуск. Брат присел позади тигра. Ласка спрыгнула на снег, все остальные собаки тоже примостились для позирования. Я нажал на кнопку, и пока рычажок пел свою восьмисекундную песенку, успел приткнуться к группе и взять Ласку за нос. Этот снимок жив и поныне.
Оказалось, в этот день тигр привел нас к палатке ближе, чем накануне. Прошло меньше часа, и мы увидели вынырнувшего из-за мыска рыжего бычка и обоих помощников. Они торопливо шагали по обе стороны саней, порозовели от подъема, запыхались. Но если Понджуни держался относительно спокойно, то Чигони ликовал как ребенок. Маленький, кривоногий, он счастливо улыбался во весь свой широкий рот, то пытался что-то выкрикивать, то хрипел и в восторге бил себя по ляжкам. А приблизившись, долго тряс нам руки, обнимал и закончил плавным национальным танцем, медленно кружась с воздетыми и покачивающимися в такт ладонями.
В окружении почетного эскорта, на мягкой подстилке из веток с дубовыми листьями вез наш рыжий бычок этот трофей номер один. А к вечеру красавец грабитель висел на мощной ветви векового дуба в нескольких шагах от палатки, где тоже остался запечатленным на фотографии.
ЛАСКА
Шла первая декада февраля. В этот день я уложил солидного секача. Закопал в лесу, чтобы вывезти позднее, в густых сумерках вернулся на табор. Чигони уже приготовил ужин, сварил похлебку для собак. Услыхав, что иду, вынес на улицу одеяло. Перед тем как занести оружие в тепло, мы укутывали его на морозе. Так оно оттаивает постепенно, не отпотевает и не ржавеет.
Я влез в палатку, разделся, стал оттаивать сам. Лицо горело с мороза.
В тайге в палатке не принято громко говорить. Мы тихонько переговаривались, когда услышали шорох подбежавших собак. Потом заскрипел снег под ногами брата. Мы выбросили ему одеяло. Он щелкнул затвором, вынимая патрон, подал в низкую дверь закутанную винтовку, согнувшись, пролез сам.
Улыбнулся еще застывшими, непослушными с мороза губами:
— Ну как? Что у тебя?
— Ничего. Взял секачишку пудов на девять.
— Неплохо. Но у меня интереснее. Заследил в берлогу медведя. Нашел совсем запорошенный след, но вижу — он все крупные тополя осматривает, к каждому подходит. Ну, думаю, ты, брат, откуда-то выпугнут, новую квартиру ищешь. И точно: покрутил, покрутил и вдруг прямо крупным шагом направился к огромному тополю. Как будто узнал знакомое место. Подхожу к дереву — след есть, а дальше нет… Поднял голову, а там окно. Значит — туда залез. Окно высоко, метров десять от земли, а уже вечереет. На ночь глядя выгонять не стал, решил, завтра пойдем все вместе. Попробуешь сфотографировать, когда он будет оттуда вылезать.
Так и решили. Поужинали и улеглись на свои косульи шкурки. Встали чуть свет, позавтракали, накормили собак и отправились.
По вчерашнему следу брата поднялись на высокий хребет, перевалили и спустились в неширокий распадок, плотно поросший старым смешанным лесом. Вдоль ключа стали попадаться тополя в два-три обхвата. На многих глубокие царапины от медвежьих когтей: видно, район их зимних квартир. Правда, медведи редко ложатся два года подряд в ту же берлогу, чаще отыскивают новые дупла, но во время осмотра оставляют хорошо заметные борозды.
Шли часа полтора. Вдруг Арсений предупреждающе поднял руку. Все встали, замерли. Он обернулся:
— Видишь? — спросил приглушенно, показал на могучий тополь со сломанной вершиной. На высоте более десяти метров чернело круглое окошко-дупло. То ли раньше зимовал медведь поменьше, то ли этот подрос, но вход оказался тесным, хозяин расширил его, оторвав всю правую кромку. На темном фоне ясно виднелась широкая полоса отодранной коры и щепы.
— Хорошо видно?.. Налаживай аппарат, пойду его выгонять: мы с Чигони будем стучать по стволу.
— Давай! — Я достал фотоаппарат, нацелился. И, хотя брат меня страховал, был наготове: аппарат в руках, винтовка рядом.
Арс медленно, сквозь кусты, пробирался к дереву. Чигони за ним. Я ждал. И вдруг:
— Ах, дьявол, ушел ночью! Вот досада…
Подошел к тополю — правда: свежий выходной след. Зверь, конечно, слышал охотника и собак вчера вечером и, когда они скрылись, спустился и ушел. Что делать? Посоветовались и решили: пила и топор больше не нужны, пусть Чигони идет в палатку заниматься хозяйством, а мы с собаками пойдем преследовать. Авось нагоним.
Из всей малоопытной своры самой надежной была длинноногая огненно-рыжая Ласка, удачная помесь русской борзой и немецкой овчарки. Дивно было наблюдать, когда, преследуя, она летела словно косуля, оставляя далеко позади всех остальных собак. Единственным недостатком этой послушной и ласковой суки была некоторая робость: при встрече с крупным зверем ей не хватало какой-то доли злобы, напористости.
Пошли по следу, и стало видно, что глубокий снег просидевшему несколько дней в тепле медведю не нравится. Он стал петлять, влезать на упавшие стволы деревьев. Посидит, идет дальше. Очевидно, ищет новую берлогу или когда-то подготовленную; подходит ко всем толстым деревьям, осматривает. По следу это прекрасно видно. Понятно, мы имеем дело с гималайским медведем, он почти всегда зимует в дупле. Бурый чаще ищет берлогу под корнем или выкапывает где-нибудь на склоне горы в земле.