Потомок Дрейка
Шрифт:
– Да, бесподобно, - Фишер, наконец, склонился над завтраком.
– Кстати, художник потом попал в психушку, - пояснил я.
– Что вы говорите?!
– Да, после этого он не смог написать ничего более стоящего, запил, и все. Крыша поехала. Одна из первых жертв Презента.
– А сколько всего человек погибло на Презенте?
– Двадцать четыре.
– Ого!
– Еще пятеро сошли с ума, шестеро получили увечья, пятнадцать человек - нервные расстройства. Большинство живущих тут страдают нервной депрессией. Самый жуткий случай был месяц назад, когда после сеанса стереообъемного фильма сразу шесть человек бросились вниз башкой
– Массовый психоз?
– Похоже. После этого я и попросил прислать на помощь мне психолога. И вот вы здесь.
После завтрака я повел его дальше.
– Это наш стереозал. Вместимость триста человек, практически весь персонал. Надеваешь сенсорный шлем, подключаешься и все как по настоящему. Изображение проецируется сразу со всех сторон. Если боевик, то пули свистят со всех сторон. Вы любите этот вид развлечений?
– Не очень. Потом долго приходишь в себя.
– Это верно, но народу нравится.
Между тем галерея вывела нас на большую площадку огромного зала.
– А это сердце астероида, его рудник. Кстати, и это тот самый балкон.
Фишер глянул вниз, слегка поежился. Я же невозмутимо продолжал, показывая рукой на неуклюжи формы добывающих комбайнов и маленькие фигурки копошащихся кое-где людей.
– Они взламывают породу, а она по твердости не уступает граниту, но взрывать нельзя, ученые опасаются, что по астероиду пойдут трещины и начнется утечка воздуха. Далее по ленте породу подают на валки, дробят и размельчают в порошок, который и отправляют на землю. С помощью астрона мы компьютеризовали все, начиная от детских погремушек, до монстров типа " Би-Джи-86".
Мы спускались вниз, когда прозвучал звук сдвоенной сирены - сигнала на обед. Сразу стало тише, встали черные конвейерные ленты, долго утихали, медленно снижая обороты гигантские валки. Наконец встали, затихнув, и они. Народ шел навстречу нам в столовую. Их было немного, человек тридцать, в одинаковых, синих комбинезонах, в защитных, оранжевых касках. Чтобы не мешать движению, мы с Фишером остановились на одной из лестничных площадок, поневоле вглядываясь в лица проходящих мимо людей. Некоторые здоровались, один подмигнул, но больше было равнодушных, безразличных лиц. Один из последних, высокий, худощавый мужчина с нервным лицом и беспокойными глазами шагнул ко мне.
– Док, дай мне что-нибудь от снов, я так устал от всего этого.
– У вас снова бессонница, Пикеринг?
Тот отрицательно покачал головой.
– Нет, засыпаю я хорошо, а вот сплю... Чертовщина какая-то снится, не высыпаюсь совсем.
Взгляд говорившего блуждал по сторонам, он словно сомневался в самом себе, стыдился чего-то.
– Да что он там не выключит свою мясорубку?!
– Пикеринг со злостью обернулся в сторону продолжавшего грохотать вырубного комбайна. Тут и мы обратили внимание, что этот самоходный, громадный агрегат, снабженный полутораметровым шнеком с алмазными коронками, продолжал упорно вгрызаться в твердую породу.
– Морелли!
– внезапно закричал Пикеринг, протягивая руку куда-то вперед, в сторону комбайна.
– Куда, назад!
Действительно, к вращающейся мясорубке шнека неуверенной походкой двигалась фигура в синем комбинезоне и раздражающе ярком оранжевом шлеме.
– Назад, Морелли, назад!
– надрывался в крике Пикеринг, затем он побежал вниз, мы же просто оцепенели. Фигура в синем костюме тем временем подошла к огромному, чуть пониже его роста ребристому барабану. Морелли постоял несколько секунд, а затем плашмя упал на вспыхивающие острым блеском жернова. Тело его на секунду исчезло из виду и вернулось обратно красно-синим пятном, потом еще, и еще раз. И с каждым этим появлением там становилось все меньше синего, и все больше красного. Внезапно двигатель захлебнулся, скрежет умолк. Из кабины комбайна вылез Пикеринг. Пошатываясь, он пошел назад, к нам. По недоумевающему взгляду Фишера я понял, что он не понимает, почему Пикеринг пошел от комбайна, а не к месту трагедии. И только спустившись вниз и подойдя поближе, он догадался, что там просто нечего делать. От человека не осталось ничего, кроме небольшой лужицы крови уже слегка припорошенной самой дорогой пылью в этой галактике. Фишера тут же вывернуло, да и мне, признаться, пришлось напрячься, чтобы не последовать его примеру. Низвергнув непереваренные остатки завтрака, он вытер выступившие слезы и, потупясь, сказал:
– Я извиняюсь, сэр.
– Ладно, с кем не бывает первый раз.
Чтобы разрядить ситуацию я протянул Майклу сигарету и пояснил ситуацию.
– Морелли был первым другом Пикеринга. Они жили в одной комнате, работали рядом. Еще полгода назад это была самая жизнерадостная парочка на астероиде. Шутки, вечные приколы, розыгрыши. Ты видел, что с ним стало?
– Ужасно!
Румянец исчез с лица Фишера, вид у него был обескураженный. Он хотел что-то спросить, но тут на меня коршуном налетел невысокий толстяк в сером комбинезоном ИТР, и оранжевой каске на голове.
– Дрейк!! Сколько это будет продолжаться?! Вы сделаете что-нибудь с этим?! Черт возьми, у меня уже стали уезжать рабочие! И это с самого благоустроенного во вселенной астероида!
– Мистер Дюринг, я же вам говорил - я врач, хирург, терапевт, стоматолог, даже гинеколог, черт возьми! Но я не психотерапевт!
– А мне плевать кто вы и что вы! У меня не должно быть вот этого.
И он ткнул своими короткими, словно обрубленными пальцами-сосисками в сторону того, что осталось от Морелли после впитывания в астроном.
– Вот, кстати, познакомьтесь, - я, наконец, взял инициативу в свои руки.
– Доктор Фишер, психолог, крупный специалист по проблемам психологии человека в замкнутом пространстве. Прислан специально по моему вызову. Майкл, познакомься - это мистер Дюринг, управляющий рудника.
Дюринг нехотя сунул Майклу свои красные обрубки, буркнул что-то себе под нос. При этом явное недоверие отразилось на его лице.
– Так вы психиатр? Ну-ну, посмотрим, что у вас получится. Кстати, увижу еще раз вас на руднике без касок - оштрафую.
И, не прощаясь, он повернулся и пошел к кучке людей толпящихся около красной лужицы с фамилией Морелли.
Фишер был явно обескуражен столь пренебрежительному отношению к своей особе, и я решил приободрить паренька.
– Не робейте, доктор, он у нас вообще грубиян, - и я похлопал его по плечу.
Потом началась ежедневная, скучная рутина: просмотр медицинских карт пострадавших и жертв Презента, анкетирование и медосмотр живых. Так пролетела неделя. " ЧП" больше не случалось. Я чувствовал, что запал Фишера идет на убыль. Он уже не сидел до утра над картами и справочниками, не сверял бесконечные графики и психограммы пострадавших, бормоча что-то себе под нос и делая бесконечные выписки. Он уже не пялился целыми часами в компьютер, поминутно меняя и меняя на экране все новые и новые данные. Осенило его на девятый день.