Потомственная Баба-Яга
Шрифт:
Девчонка открыла глаза и в их бездонной черноте плеснулась такая ненависть и боль, что у меня вдоль хребта встала дыбом шерсть. И очень захотелось поверить, что направлена эта ненависть не на меня.
Осторожно оглядываюсь вокруг и начинаю понимать, клетка, в которой нас заперли, стоит на телеге, едущей почти в середине обоза. Его головные повозки сейчас хорошо видны на изгибе проселочной дороги, тянущейся вдоль реки.
Возница, сидящий на передке телеги, заметно клюет носом, и мне хватает короткого шепотка, чтобы он сладко уснул. И снова впивается в шею
– Как ты?
– тихо шепчу сокамернице, или, лучше, соклеточнице?
Она вмиг испуганно съежилась в углу, поджала босые ноги, и опасливо оглянулась на возницу.
Что же он с ней сотворил, этот гад герцог, запугал бедняжку почти до потери сознания!
– Не бойся. Я тебе не причиню зла.
Снова шепчу я, и, почувствовав, как отступает тянущее ощущение в ребрах, осторожно отодвигаюсь в свой угол.
Чтобы дать осознать невольной попутчице свои миролюбивые намерения. Мне хочется ее успокоить, рассказать об отце... семейное сходство лучше всяких документов говорит, что передо мной Нилина. Но пока этого делать не стоит. Знаю я не понаслышке, как любовь сводит женщин с ума. На самые безрассудные поступки готовы, чтобы доказать милому свою преданность. Я ей откроюсь, а она тут же попытается этими сведениями купить у него прощение.
И то, что девчонка вчера так сопротивлялась, не имеет пока никакого значения. Возможно, она уже пожалела о своей неприступности, и думает, что он не обошелся бы с ней так жестоко, прояви она больше понимания и ласки. Самое стойкое и глубокое женское заблуждение. Каждые восемь из десяти моих клиенток, что прибегают с последними купюрами за приворотным зельем, рассказывают в различных вариантах именно эту историю.
Издали раздался крик и обоз начал притормаживать. Или это по-другому называется, когда дело касается не машин, а телег? Но мне все равно, я люблю называть вещи теми именами, к которым привыкла, и изменять своему правилу не собираюсь.
Чтобы наша телега не врезалась в переднюю, пришлось будить водилу. А он молодец, сразу сориентировался, видать, не первый год так дрыхнет за рулем.
Привал. Наконец-то я разобрала, что кричал старшина обоза.
Телеги остановились, забегали возницы и слуги, выпрягали лошадей, вели поить, разжигали костры, ставили на них котлы с водой.
И никто не обращал ни малейшего внимания на нас, сидевших под полуденным солнцем в раскаленной железной клетке.
– Тебе воды давали?
– спросила я смеску, и от этого простого вопроса ее недоверие дало первую трещинку.
Губы несчастно скривились, глаза наполнились слезами.
– Не плачь, - шепнула я, и хотела по привычке добавить, мужчины не плачут... только какие же из нас мужики?
Мы женщины и значит должны быть сильнее обстоятельств.
– Слезы пленных - радость для захватчика, - на ходу изобрела я поговорку и девчонка, как ни странно, ей поверила.
Шмыгнула носом и украдкой стерла слезинку. А когда через час, неторопливые от сытной еды воины пришли к клетке и начали отпирать узкую дверцу, девушка сидела, гордо выпрямившись, и смотрела перед собой ледяным взглядом. Хотя на самом деле еле дышала от невыносимого пекла. Ушедшие обедать в тень деревьев воины и возчики и не подумали прикрыть оставленную на солнцепеке железную тюрьму хоть дерюжкой.
Нам прицепили к ошейникам тяжелые цепи, вполне пригодные, чтобы сдержать трехлетнего бычка и повели в поле справить естественные нужды. Двое крепких мужиков держали цепи, намотав на кулаки, еще двое шли по бокам с мечами в руках. Словно мы были особо опасными маньячками, способными голыми руками справится со здоровенными мужиками.
А они шли и заранее гадливо ухмылялись, громко обсуждая предстоящее бесплатное зрелище, и не скрывали, что собираются получить от него всё возможное удовольствие.
Тогда как у меня просто кипело внутри от ненависти и возмущения. Я всегда, во все времена и во всех мирах презирала таких подонков и не упускала возможности сделать им гадость. Не упущу и теперь, даже если меня задушит этот проклятый ошейник. Нужно только для начала кое-что проверить.
С опущенной почти до земли головой я смиренно плелась, куда вели, но покорность эта была показной. Едва воин, не желавший далеко тащиться по солнцепеку, дернул цепь, я шепнула траве заветное слово.
Если артефакт начнет сейчас меня душить, это будет выглядеть со стороны как вина мужика, слишком натянувшего цепь. А если нет...
Все получилось. Послушная слову трава мгновенно спеленала воинов так крепко, что они не могли ни пошевелиться, ни крикнуть. Они даже не видели, что вокруг происходит, трава оставила им только щели для дыханья. А поскольку я просила траву спеленать их под одеждой, со стороны обоза казалось, что они просто ждут, пока мы сделаем свои дела. Мы и делали.
Только не то, что от нас ожидали.
– Сними с меня ошейник, - скомандовала я застывшей в недоумении Нилине, - ну, быстрее! Да не вздумай кричать! Станешь такой же!
Она еще раз оглянулась на воинов и шагнула ко мне.
– А с меня?
– В черных глазах рождалась надежда.
– Присядь, - Шепнула я и едва тяжелая цепь со звоном упала на землю, лизнула лапу.
– Ох! Это тебя... я... подносом...
– испуг и вина звенят в голоске смески.
– Нужно всегда спрашивать, кто пришел и зачем!
– Бурчу, расстегивая её ошейник.
– Ну, пойдешь прощения у своего красавца просить... или со мной?
– А куда... с тобой?
– Сначала подальше отсюда... а потом видно будет, - поясняю, вызывая свою метелку и пряча в кошель зачарованный ошейник.
Авось пригодится!
– Тогда с тобой, - решилась она.
– Вот это правильно. Только отомстим сначала этим уродам, за то, что они собирались развлечься нашим беспомощным положением. Сейчас они сами в таком... вот пусть испробуют на себе.
Свистнула в воздухе примчавшаяся метла, устроилась я на сидении, и девчонка сбоку притулилась, стать-то у нее и впрямь на семнадцать лет не тянет. Набросила на нас отводящее глаза заклинание и шепнула траве сначала спасибо за помощь, а потом очередную просьбу.