Потому что (не) люблю
Шрифт:
Я хмыкнул и листнул дальше.
Они довольно долго сидели в обнимку, потом Маринка слезла с его колен. Он накинул ей на плечи свой грёбанный пиджак, снова обнял её. Меня уже конкретно накрывало, но я держался.
— Вот здесь, видите, — сакцентировал моё внимание Тимур, замедляя прокрутку. — Она как будто промакивает веки. Есть ощущение, что плакала. Возможно, это всё просто что-то типа дружеской поддержки?
Угу. И Кир там оказался совершенно случайно. Не говоря уж о самой Маринке.
Бред какой-то.
А в это время они с Киром зашли за угол входной будки. А потом снова камера уже изнутри здания: сначала уходит Маринка, минут через пятнадцать Кирей. И всё бы ничего, если бы перед этим они почти полчаса не пробыли за той будкой, в «слепой зоне» камер! И чем там занимались — хрен его знает.
Я достал свой телефон, но он, оказалось, сдох. Поставил на зарядку, ещё пару раз пересмотрел видео. В нём было всё, и не было ничего. Рай для параноика — додумывай что хочешь. Умом я это понимал, но глазами видел только их объятия: Маринкино лицо, уткнувшееся в шею Кирея, его морду, сладенько нашёптывающую что-то в её макушку. А может и целующую — хрен его знает, с этого ракурса такие мелочи особо не разглядишь. Зато отлично видно его ладони, поглаживающие её спину, и Маринкины руки на его шее. Перфоратор хренов! Особый подход у него к бабам… Профессиональный, твою мать…
Но внешне я был по-прежнему спокоен. Как-то даже слишком. Подождал пока зарядка станет достаточной, чтобы включить телефон, листнул журнал вызовов. Сравнил с хронометражкой записи… И яростно скрипнул зубами. Ну круто, чё! Когда я звонил Кирею и предлагал ему сходить куда-нибудь с Маринкой, он и так был с ней. В слепой зоне камер. Но, сука, ни словом не обмолвился об этом мне!
Она сбежала почти сразу после моего звонка, Кирей чуть позже. А ещё примерно через час, когда уже я перезванивал им обоим, они оба оказались вне зоны доступа. Случайность?
Запросил камеры с парковки: Маринка уехала на своей машине, Кирей пошёл куда-то пёхом. Ну и что, разве это что-то доказывает?
Вот именно — разве что-то доказывает?
От непонимания трещала башка. Мозг вскипал от злости.
Бред какой-то! Позвонить сейчас Кирею, спросить какого хрена происходит — услышишь в ответ ту же песню: «братан, как ты мог подумать!» Ещё бы он сказал что-то другое! Но и вот так, сходу, что-то утверждать тоже тупо. Хотя и подмывает, чёрт, ох и подмывает разметать всех к чертям!
Закусил губу, понимая, что игры кончились. Паранойя такая сука — её, чтобы она не грызла, как ни странно, кормить не надо. Расспросы — херня. Никто никогда не признается. Только факты и ничего личного.
— Тимур… — Замолчал, контрольный раз прислушиваясь к внутреннему голосу. Да, надо дать им видимость свободы и безнаказанности. Если чисты, то и мне бояться нечего. Ну а если… Сжал кулаки. — Поводи-ка мне их. Обоих.
Давайте, ребятки, сделайте так, чтобы я реально оказался дебилом. Я только порадуюсь. Но не дай бог, вы облажаетесь…
О работе уже не могло быть и речи. Нутро крутило предчувствием какой-то херни, а может, и запоздалым ощущением, что делаю что-то не то, но я заставил свой внутренний голос заткнуться и поехал на завод. Там было не до рефлексии и получилось отвлечься.
Уезжал, когда на улице уже почти стемнело, и, стоило выйти на улицу, — сразу навалились прежние дурацкие мысли. Тянуло самому набрать Тимура с тупым вопросом «Ну что там у нас?», как будто не понимал, что на наблюдение могут уйти дни, если не недели, вообще.
Но я понимал, и поэтому держался. Тем более, что чем дальше, тем сильнее одолевали сомнения, что всё это вообще нужно. Куда проще вызвонить сейчас Маринку и не дать ей ни единого шанса на измену, просто постоянно находясь при ней. Но это было бы не то. Не принесло бы покоя. Потому что не иметь возможности изменить и не изменить имея возможность — это две огромные разницы.
А вообще, я, похоже, закопался. И черти меня раздери, если но?ги моей истерии не растут из моей же собственной затянувшейся лжи Маринке. Но что, что я мог сделать?! Просто взять и выложить ей всё? Как?! Ну вот как?!
Твою мать!
Резко тормознул и, оставив тачку возле заброшенной остановки, побежал. Просто побежал по обочине, наращивая скорость до максимума, чувствуя, как забиваются жгучей усталостью ноги, как сердце на пределе возможностей оттягивает на себя все ресурсы тела, и мозг отключает мысли. В голове лишь ритм: вдох-вдох — выдо-выдох-вы-ы-ыдох… Вдох-вдох — выдох-выдох-вы-ы-ыдох…
Когда добежал аж до развязки на областную трассу, уже окончательно стемнело. Отдышался немного… и побежал обратно. Весь в мыле, уставший как чёрт, но с просветлившейся башкой. Итак, первым делом разговор с Киром — о моём хромом доверии, о дебильной ревности. О Владьке. Пусть знает. Пусть скажет, что я больной психопат и лживая скотина. Пусть в рожу мне плюнет. Мне это надо. А потом… А потом надо говорить с Маринкой. Хрен его знает, как, но надо.
В машине орал входящий от Тимура, и я замер. Чёрт… Что-то как-то слишком быстро. Я, как ни странно, оказался к этому не готов. Протупил пару секунд, глядя на телефон, чувствуя, как леденеет на спине пот… И ответил. А там всё по классике: объекты на месте. Маринка пришла в апартаменты Кирея первая, он подскочил чуть позже.
Двадцать второй этаж, панорамные окна в пол выходят на Волгу, и есть ощущение, что в свидетелях только звёзды… Но нет. Архитектура дома такова, что справа, на па?рном корпусе, имеется смотровая площадка. Она тоже ориентирована на Волгу, но при желании можно позаглядывать и в жилые окна. Поэтому этот комплекс и пользуется пониженным спросом на рынке. Только вот ни Маринка, ни, тем более Кир, об этом не знают.
— Поначалу было ощущение, что они танцуют, но тогда это какой-то странный танец… — в режиме реального времени докладывал Тимур, а я словно видел всё это своими глазами. Слишком уж хорошо представлял, что это может быть. — Прямо сейчас снова наблюдаю, как они целуются. Секунду… Перешли на диван… — Пауза в трубке, от которой у меня остановилось дыхание. — Ну всё, видимость нулевая, мужчина задёрнул шторы.
— Уверен, что это она? — шалея от злости, прохрипел я. И тут же до крови закусил губу. Вопроса тупее придумать невозможно.