Потому что (не) люблю
Шрифт:
— Ну? Говори, как есть. — Сказал вроде отстранённо и сухо, но Тимур вскинул руки в нелепом для сложившейся ситуации успокаивающем жесте:
— Нет, нет! Слава Богу обошлось! Машина кувыркнулась один раз, и налетев на упавшее дерево, застряла в его ветвях. Все живы. Иностранчик, правда поломался и хорошо приложился башкой, вылетая через лобовое, а вот Марина Андреевна, как ни странно, даже не ушиблась. Похоже, ремень безопасности спас. Но она в глубоком шоке, даже Димку Потанина не вспомнила, как будто первый раз в жизни увидела. А ведь он у неё почти полгода личным водилой был.
Я усмехнулся. Теперь, когда оказалось, что она жива, тяжесть на сердце стремительно превращалась в болезненную злость. Защемило под челюстью, и даже слюна стала какой-то вязкой и горькой. Отчаянно захотелось послать всё к чертям и просто побыть одному. И желательно напиться.
— Не знаю, не помню, не видела, не причастна… Удобно, ничего не скажешь. — Стиснув зубы, прислушался к себе — откуда эта странная горечь? Неужели, дебил, всё ещё люблю её? Но, к счастью, нет. Просто банально ненавижу. — На хер её, Тимур! Она свой выбор сделала. Пусть с ней теперь следствие разбирается. Это всё?
— В целом да. Только хотелось бы ещё отметить, что на лице Марины Андреевны имеется явный след от удара.
Да боже ж ты мой, королевна получила по сопатке? Не поленом ли, интересно? Скривился, понимая, что не могу удержаться от вопроса:
— Ты же сказал, даже не ушиблась?
— Это не авария. Там явно след от удара рукой — частично отпечатались пальцы. Удар, судя по всему, совершён наотмашь, и основная сила его пришлась основанием ладони на нос и губы. Они разбиты.
Я прошёлся по палате, замер у окна, наблюдая за гуляющими в парке под окнами пациентами. Это больше не моё дело. Когда я видел её в последний раз, я был с разбитой башкой, отхераченный током и привязанный к стулу, а она — беременная и, судя по всему, вполне себе счастливая, порхала аки бабочка. И без всяких там побоев на лице. Значит, отхватила позже, от своего же «очень хорошего человека» Вот и пусть разгребается с ним сама. За что боролась, на то и напоролась.
— Ну и где она сейчас?
Ни зачем. Просто интересно.
— В перинатальном. Хотя её состояние и стабильное, но на беременности авария может отразиться негативно. Вы не переживайте, там менты дежурят, больше не сбежит.
Я усмехнулся. Ну-ну. Этой, если секанёт в бошку, и менты нипочём будут.
В задумчивости облокотился об подоконник. Надо же, а ведь именно эта её взбалмошность всегда заводила меня с полоборота. До трясучки и ломоты в яйцах хотел её, когда она начинала бзыковать. Драйва круче чем «укротить Маринку» мне не могли дать ни прыжки с парашютом, ни бои без правил, ни гонки. Всё это так, баловство по сравнению с минным полем «Маринка»… А как она с тачкой новенькой ловко провернула, а! И вот казалось бы — прибить за это мало, а меня до сих пор вставляет… Может, я просто ненормальный какой-то? Или она ведьма?
Понял, вдруг, что улыбаюсь. Нахмурился, зло скрипнул зубами.
Не важно, что это было тогда. Важно, что сейчас у меня внутри пусто. Абсолютный ноль.
— А сучонок где?
— В «травме» при районном стационаре. Тоже под присмотром.
— Ну и отлично. Можешь идти. А, погоди, а Наташа-то где?
— Да здесь же, в токсикологии. Только на третьем этаже, там у них реанимация. Она две клинические за прошлую ночь перенесла, еле вытащили. Сейчас в искусственной коме под ИВЛ.
Меня в реанимацию не пустили, но заведующий отделением уверил, что прогнозы у Наташи скорее положительные.
— Повезло, что дом был старый, без пенопанелей, сайдинга и прочих пластиков. Токсическое поражение обратимое. Думаю, выберется. Только вот на счёт беременности — это навряд ли. Скорее всего плод погибнет.
— Не понял, — охренел я. — Она что, тоже беременная?
— Шесть — восемь недель, — пропустив моё «тоже» мимо ушей, подтвердил врач. — Она, возможно, даже и не знала об этом ещё.
Этот короткий разговор неожиданно разбередил. Интересно, а какой срок у Маринки? Пузо огромное, прям как будто на сносях. Неужели, она была беременна ещё до своего бегства?
Эта мысль жалила остро и ядовито. И даже не понятно, что больше — то, что Маринка наставляла мне рога, или то, что этот мудак играючи сумел сделать то, на что я полжизни положил? Получается, с ним она действительно счастлива, а я просто хрен с бугра?
С-сука… А это оказывается больно — понимать, что она может родить кому-то кроме меня. Наверное, так же больно было и ей узнать, что мне может родить кто-то кроме неё… Но там ведь совсем другое! Там ведь…
Чёрт, какая теперь разница-то? Никакой. Просто за всеми этими полугодовыми прятками-догонялками и «люблю-ненавижу», я похоже, забыл приказать себе перестать мечтать о нашем с ней ребёнке и теперь невольно примерял роль отца себя. Просто по привычке. Ведь, чисто теоретически, им мог бы оказаться и я. Во всяком случае ту ночь перед нашим концом я не забыл, и, наверное, не забуду уже никогда.
Всё-таки интересно, какой у неё срок?
Эти мысли невольно заставляли задумываться и о другом, насущном:
…Из больнички она прямой наводкой попадает под следствие. Покушение на убийство — это не шуточки, это уголовка, и даже я не смог бы замять это дело. Не предусмотрено в уголовке «примирения сторон» К тому же, пора научиться смотреть правде в лицо: Маринка больше не моя Малинка, а самая настоящая сука, которая пыталась меня убить. Вот и пусть отвечает по закону. Со всеми возможными смягчающими ей, пожалуй, колония поселения светит. Может, суд войдёт в положение и отсрочит исполнение наказания до рождения ребёнка, или даже до его трёхлетия. Но потом ребёнка всё равно изымут на срок отбывания…
По сердцу потянуло холодком, стоило только представить, что у Маринки забирают ребёнка. Понятно, что он останется с Оксаной и тестем, но для Маринки это всё равно… Смерти подобно. И я уже сейчас чувствовал эту боль почти физически и знал, что Маринка её просто не перенесёт.
Но разве, это моё дело? Она ведь сделала свой выбор. И не в тот момент, когда ушла от меня к этому ушлёпку, и даже не тогда, когда разбила мне бошку поленом. Это всё ещё как-то можно объяснить. Но то, что бросила меня в этой грёбанной горящей избушке…
…Но вдруг ребёнок всё-таки мой? Нет, ну так, в порядке бреда? Полюбому сразу после рождения нужна экспертиза. Просто так не отстану. И если он действительно мой…
Исключительно из соображений, что ребёнок может оказаться моим, утром следующего дня позвонил Тимуру и распорядился обеспечить Маринке лучшее из возможного содержания и лечения в перинатальном центре. Но только так, чтобы всё выглядело естественно, и не возникало даже мысли о моём вмешательстве.
Однако сам-то я об этом знал. И трудно описать, что со мной творилось, когда думал о том, что, возможно, забочусь о своём ребёнка. О СВОЁМ. Чё-ё-ёрт…