Потоп. Том 2
Шрифт:
Так толковал универсал шляхетское равенство. Король, епископы и сенаторы, которые давно лелеяли в сердце мысль о возрождении Речи Посполитой, убедились с радостью и удивлением, что и народ созрел для возрождения, что готов он стать на новый путь, омыться от плесени и тлена и начать новую, достойную жизнь.
«Открываем при сем, — гласил универсал, — поприще всякому человеку plebeiae conditionis [40] , дабы мог он benemerendi in Republica [41] , и провозглашаем, что отныне всяк может быть жалован чинами, достигнуть почестей, прав и beneficiorum, коими gaudet [42]
40
Простого звания (лат.).
41
Послужить Речи Посполитой (лат.).
42
Пользуется (лат.).
Когда на совете у короля прочитали эти слова, воцарилось глубокое молчание. Те сенаторы, которые вместе с королем горячо желали открыть доступ к шляхетским правам людям низших сословий, думали, что немало придется им для этого преодолеть препон, немало претерпеть и немало потрудиться, что годы пройдут, прежде чем можно будет поднять голос за такое дело, а между тем шляхта, которая доселе так ревниво оберегала свои преимущества и была так нетерпима, сама открывала дорогу для черного люда.
Поднялся примас и как бы в пророческом наитии сказал:
— Вечно будут славить потомки сию конфедерацию за то, что оный punctum [43] вы поставили, а коль пожелает кто время наше почесть временем упадка старопольской чести, в споре с ним на вас ему укажут.
Ксендз Гембицкий был болен и не мог говорить, трясущейся от волнения рукою он только благословлял акт и послов.
— Вижу я уже врага, со стыдом покидающего сей предел, — сказал король.
— Дай-то бог, да чтоб поскорее! — воскликнули оба посла.
— Вы с нами во Львов поедете, — обратился к ним король, — мы тотчас утвердим там конфедерацию, а к тому же, не мешкая, новую учредим, такую, что силы адовы не одолеют ее.
43
Пункт (лат.).
Переглянулись послы и сенаторы, словно вопрошая друг друга, о какой же это могучей силе говорит король; но тот молчал, только лицо его сияло: снова взял он в руки акт и снова читал и улыбался.
— А много ли было противников? — спросил он вдруг.
— Государь, — ответил Домашевский, — с помощью панов гетманов, пана витебского воеводы и пана Чарнецкого unanimitate [44] учредили мы нашу конфедерацию; никто из шляхты не воспротивился, так все ополчились на шведов и такой любовью воспылали к отчизне и твоему величеству.
44
Единодушно (лат.).
— Мы загодя постановили, — прибавил Служевский, — что не будет это сейм, что pluralitas [45] все будет решать; и, стало быть, ничье veto [46] не могло испортить нам дело, мы бы противника саблями изрубили, Все говорили, что надо кончать с этим liberum veto [47] , a то от него одному воля, а многим неволя.
— Золотые слова! — воскликнул примас. — Пусть только поднимется Речь Посполитая, и никакой враг нас не устрашит.
45
Большинство (лат.).
46
Буквально: запрещаю (лат.).
47
Свободным вето (лат.).
— А где витебский воевода? — спросил король.
— Подписавши акт, пан воевода в ту же ночь уехал к своему войску под Тыкоцин, где он держит в осаде изменника, виленского воеводу. Теперь он, верно, захватил уже его живым или мертвым.
— Так уверен он был, что захватит его?
— Как в том, что на смену дню ночь придет. Все оставили изменника, даже самые верные слуги. Только ничтожная горсть шведов обороняется там, и помощи им ждать неоткуда. Пан Сапега вот что говорил в Тышовцах: «Хотел было я на один день опоздать, к вечеру покончил бы тогда с Радзивиллом! Да тут дела поважней, а Радзивилла и без меня могут взять, одной хоругви для этого хватит».
— Слава богу! — сказал король. — Ну а где же пан Чарнецкий?
— Столько к нему шляхты привалило, да все самых доблестных рыцарей, что и дня не прошло, а уж он стал во главе отборной хоругви. Теперь тоже двинулся на шведов, ну а где он сейчас, мы про то не знаем.
— А паны гетманы?
— Паны гетманы твоих повелений ждут, государь, а сами держат совет, как вести войну, да с калушским старостой, паном Замойским, сносятся. А покуда что ни день снег валит, и полки к ним валят.
— Все уже покидают шведов?
— Да, государь! Были у гетманов посланцы и от войск пана Конецпольского, что все еще стоят в стане Карла Густава. Но и они, сдается, рады воротиться на службу к законному королю, хоть Карл и не скупится на посулы и осыпает их милостями. Говорили посланцы, что не могут тотчас recedere [48] , надо время улучить, но что уйдут непременно, потому опротивели уж им и пиры его, и милости, и подмигиванья, и рукоплесканья. Мочи нет больше терпеть.
— Отовсюду покаянные речи, отовсюду добрые вести, — промолвил король. — Слава пресвятой богородице! Это самый счастливый день в моей жизни, другой такой, верно, тогда наступит, когда последний вражеский солдат покинет пределы Речи Посполитой.
48
Отойти, отступить (лат.).
Домашевский при этих словах хлопнул по кривой своей саблище.
— Не приведи бог до такого дожить! — воскликнул он.
— Что это ты говоришь? — удивился король.
— Чтоб последний немчура да на своих ногах ушел из Речи Посполитой? Не бывать этому, государь! Для чего же у нас тогда сабли на боку?
— Ну тебя совсем! — развеселился король. — Вот это удаль так удаль!
Но Служевский не желал отстать от Домашевского.
— Клянусь богом, — вскричал он, — нет на то нашего согласия, я первый наложу свое veto! Мало нам того, что они уйдут прочь, мы за ними следом пойдем!
Примас покачал головой и добродушно засмеялся:
— Ну, села шляхта на конька и скачет и скачет! Боже вас благослови, но только потише, потише! Враг-то еще в наших пределах!
— Недолго уж ему гулять! — воскликнули оба конфедерата.
— Дух переменился, переменится и счастье, — слабым голосом сказал ксендз Гембицкий.
— Вина! — крикнул король. — Дайте мне выпить с конфедератами за наше счастье!
Слуги принесли вина; но вместе с ними вошел старший королевский лакей и сказал: