Потрясатель Тверди
Шрифт:
— Эй! — прохрипел Санти. — Я пойду сам!
Беззубый несильно шлепнул его по затылку. Он нес его довольно долго, но не похоже, чтобы устал.
Наконец воин остановился и уронил Санти на землю. Потом пнул башмаком железную дверь, отозвавшуюся жалобным звоном.
Санти, цепляясь за неровности стены, встал на ноги и огляделся. Мона уже зашла, но света было достаточно, чтобы юноша понял, где он. Вот теперь Санти действительно стало нехорошо.
Истошно заскрипела дверь, из темного коридора вышел угрюмый стражник в зеленой набедренной повязке с факелом в руках. Он вручил факел Беззубому.
— Пошли, ягненок! — Беззубый впихнул юношу в сырой коридор.
Они прошли минов сто. Беззубый одной рукой держал факел, другой поддерживал, вернее, волочил за собой пленника. Миновав несколько низких дверей с бурыми, ржавыми пятнами, он остановился у той, на которой была грубо намалевана пятерка. Беззубый вставил в скважину ключ и с натугой повернул. Маленькая дверь, не больше трех минов в высоту, открылась.
— Полезай, — велел солдат. И Санти понял, почему это место называется «нора». Минту спустя внутрь была заброшена циновка.
— Не скучай, ягненочек! — гаркнул Беззубый, дверь с лязгом затворилась, и вокруг юноши сомкнулась абсолютная тьма.
Опершись на поручни, Эак смотрел, как кипит, выплескиваясь из-под широкой кормы кумарона, желтоватая вода. Громада золотисто-коричневых парусов, натянутая горячим дыханием ветра, волокла судно вверх по течению. Многоводная, медлительная с виду Марра безостановочно скатывала его вниз, но кумарон настырно карабкался вверх, вверх, буравя упрямым килем теплую воду.
Далеко внизу остался взбудораженный Ангмар. Еще дальше — белые гребни моря Урт. И уже совершенно в невообразимой дали, за голубыми пространствами Срединного моря — лучшая из земель Асты, опаленный с запада и окрыленный с востока, великий и многообразный Таурон, северный материк.
Эак смотрел на мутную воду, на высокие уступчатые берега, на слоистые широкие кроны сантан и готов был заплакать от того, насколько чужды эти илистые воды светлым струям вспоившего его озера Нэми.
— Ненавижу тебя, благословенный Конг! — прошептал он, стискивая поручни побелевшими пальцами. — Ты жалок, жаден и зыбуч, как ласковая подлость твоих властителей! Как твоя жара! Хуже грязной Морраны! Хуже Онгара! Ты — смерть доблести, Конг! Я обещаю: когда-нибудь сюда придут сотни туронов, тысячи воинов Севера! Они выжгут твою прелесть и уподобят тебя настоящей земле! — Глаза Эака, яростные и несчастные, щурились от беспощадного света Таира. И ничего не видели, кроме желто-зеленой воды и восходящего марева над нею.
— Торион! — сказал Асихарра, почесывая толстую ляжку. — Говорят, ты был большим человеком, вождем там, у себя, на Севере, э?
Кормчий возлежал в гамаке под тенью надувшегося паруса, и мальчишка-юнга, совершенно голый, лохматый и грязный, делал вид, что обмахивает его опахалом.
— Говорят, у храмового быка два члена, — лениво отозвался лежащий в соседнем гамаке Нил.
— Это как? — поинтересовался мальчишка-юнга, совсем перестав двигать опахалом.
Кормчий приподнялся, дал ему затрещину и, совершенно обессиленный, упал в гамак.
— Жарко! — простонал
— Хочешь поговорить о войне, — произнес Нил, не разлепляя век, — расспроси моего отца. И вели подать лиима, нет, лучше — тианского.
— Ох-хо! Где я возьму тебе тианского, торион? Я бедный, почти разорившийся кормчий…
— Болтай! — сказал Нил. — Если пошарить в твоих трюмах, пожалуй, можно найти и бочонок торского. Я возьмусь за это.
— Обижаешь меня, торион! — хрюкнул Асихарра. — Хочешь сказать: я жаден? Нет! Я щедр! Может быть, где-нибудь в моих больших пустых трюмах и завалялся ма-аленький бочонок торского, но даже я сам почти ничего о нем не знаю. Клянусь ягодицами Маат! Я не жаден, нет! Ты получишь свое тианское! Эй, бездельник! — Он попытался, не вставая, пнуть мальчишку с опахалом, но юнга увернулся с уверенностью, обретенной богатым опытом. — Поди за кухарем, вели принести мне кружку харуты, а ториону — тианского!
— От харуты тебя развезет, господин! — сказал юнга и на всякий случай отошел подальше.
— Мать твоя — хрисса! — рявкнул Асихарра.
Нил захохотал.
— Эй, не смейся! — сказал ему юнга. — От твоего смеха осыплется краска с парусов, и ты станешь таким же черным, как я. Кто тогда поверит, что ты — это ты, а не твоя набальзамированная тетка?
Нил захохотал еще пуще, а Асихарра нашарил под гамаком сандалию и запустил в юнгу. Не попал, конечно. Мальчишка отправился за кухарем, а Нил, приподнявшись на локте, окинул взглядом северный берег Марры.
— Это не та? — спросил он, имея в виду высокую серую стену, видневшуюся между купами сантан.
— Нет, — ответил кормчий, не повернув головы. — Если ветер продержится, завтра до полудня мы придем. А уж там смотри. Рад бы помочь — не по зубам.
— Ты нас приведи, — сказал Нил. — А мы достанем.
— Давай, давай! — буркнул Асихарра. — Великолепная Власть — тебе в самый раз. Владение еще почище Тонгора. О Тонгоре мы ни хрена не знаем. А о Владении знаем: ни хрена хорошего, кусай меня в задницу десять раз!
— Если бы ты не был так ядовит, из тебя вышел бы добрый кусок жаркого к столу сонангаев! — засмеялся Нил.
— Вот, вот! — Асихарра хлопнул себя по плечу. — И жира не потребуется. Только я слишком стар для них. Они любят молоденьких!
— Все любят молоденьких! — сказал Нил и повалился на спину. — А я люблю всех!
— Все шутят над старым Асихаррой, — пожаловался кормчий. — Один ты сказал, что меня любишь, но я думаю — ты врешь!
— Точно! — согласился Нил. — Всех, кроме тебя! Потому что твой кухарь ленивей, чем катти. Где мое тианское?
— Кумарон доставит нас сюда, — сказал туор, водя пальцем по карте. — Владение — здесь, чуть ниже излучины. Это удобно для нас. Выше кумарону все равно не подняться — слишком мелко. Отсюда же, если все кончится благополучно, мы сможем верхом достичь предгорий, обойти Тонгор с юга и идти на северо-восток.
— Не стоит углубляться в горы Кангр, — заметила Этайа.
— Идти напрямик, по земле Тонгора, быстрее. Но такой путь представляется мне сомнительным. И здесь трудно будет форсировать Черную.