Потрясатель Тверди

Мазин Александр Владимирович

Но самым красивым зрелищем были поединки. Причем лишь изредка воины сражались палками или другим сравнительно безопасным оружием. Меч для воина — дороже возлюбленной. И потому он всегда предпочитает именно боевое оружие. И ни разу Санти не видел, чтобы кто-то получил увечье. Бойцы слишком хорошо знали свое дело, чтобы нанести случайную рану.

Настоящий воин владеет любым оружием: будь то волнистый крайт, онгарский топор, арбалет или шипастый шар «смертоносной звезды». Но у каждого есть излюбленное. Чаще всего это были прямые обоюдоострые конгские мечи из дорогой дымчатой стали. Но ценились и кривые легкие мечи Хора и тяжелые широкие мечи Севера.

Каждый воин был хорош, но Санти сразу приметил

того, кто не имел себе равных. Санти видел его прежде и знал, что воин — десятник Внешней Стражи. Помнится, юноша удивился: десятник был на голову ниже своих подчиненных. Но, увидев его в поединке, Санти перестал удивляться. Два хорских меча в его длинных руках порхали, как крылья ящерицы-аллоры.

Сейчас десятник сражался одновременно с тремя воинами. Он был босиком, в коротких черных штанах. На смуглой груди — бляха-амулет. Иссиня-черные волосы собраны в пучок на затылке. Руки, перевитые жгутами мускулов, были на пядь длиннее, чем руки его рослых противников. Подвижный, как капля «живого серебра», неутомимый, как дикий туранский пес-тихол, десятник метался между тремя противниками. На каждом из них была легкая кольчуга и боевой браслет на левой руке. Вооружены они были прямыми конскими мечами. На головах — легкие шлемы без забрал. Все трое были опытными мечниками, но обоерукий играл с ними, как змея с фроккой. Он двигался вдвое быстрее, и его соперники постоянно оказывались друг у друга за спиной. Они сталкивались, мешали один другому, а десятник прыгал, нырял, уворачивался и все время дразнил противников, комментировал каждое неловкое движение, каждый промах… Для опытного воина обидно, когда его поучают, как юнца. Еще обиднее, если поучения справедливы. Десятник хотел рассердить их — и у него получалось. Воины свирепели. Их движения становились менее точными. Вот один из них едва увернулся от колющего удара товарища — и осыпал его ругательствами. Десятник издевательски захохотал. На его гладком, блестящем от пота теле не было ни единой царапины. Зато сам он при случае не упускал возможности оставить красную черточку на незащищенной щеке или ноге. Конгские мечи с шумом рассекали воздух. Пожалуй, теперь удары наносились всерьез. Лица солдат покраснели, груди вздымались под кольчугами. Широкие сабли в руках десятника тихонько пели, то сливаясь в два сплошных веера, то застывая и горя отраженным пламенем Таира. Поединок затягивался, и с десяток солдат уже глазели на сражающихся, подзуживали, бились об заклад… Дело становилось нешуточным. Три воина, забыв об осторожности, рубили, как мясники. Десятник вертелся, как волчок, на кривоватых ногах. Вот его сабля скользнула под подбородок широкогрудого мечника и разрезала кожаный ремешок. Шлем упал с головы и покатился по песку. Зрители завопили и затопали ногами. Тем временем второй воин едва не отсек руку самому десятнику, но тот успел уклониться и даже чиркнуть острием по предплечью нападавшего.

— Я напишу на тебе твое имя, красавчик! — завопил десятник радостно. — Как тебя зовут, а? Хриссолюб тебя зовут? Длинно! Слишком длинно — у тебя не хватит крови. Давай напишем — Хрисс! А?

Обиженный набросился на десятника, но с тем же успехом он мог атаковать железный столб.

На площадке появился Начальник Внешней Стражи Сихон. Зрители опасливо покосились на командира: вдруг ему не понравится, что они бездельничают. Но Сихон был поглощен схваткой. Постепенно лицо его приняло озабоченное выражение. Он опасался за десятника. Случайный или неслучайный удар по незащищенному телу — и воин получит травму. Сихон видел, что трое атакующих именно этого и хотят. А ловкий воин сам подставляет себя под удары, чтобы в последний момент уклониться. Этим он еще больше распалял противников.

Сихон не хотел останавливать схватку, но соперникам не

надоедала их игра, а зрители вовсю подзуживали их.

Наконец Сихон не выдержал.

— Довольно! — крикнул он зычным голосом.

Сражающиеся не отреагировали. Трое не услышали, а четвертый подмигнул ему, продолжая играть мечами.

— Хаом! — взревел Сихон. — Сурт! Довольно!

Десятник тут же воткнул мечи в песок и выскользнул из-под носа очередного противника. Он отбежал на несколько шагов и остановился. Его соперники бросились на него: они решили, что это очередной трюк Сурта.

— Плети! — зарычал Сихон, как разъяренный урр.

Солдаты тут же пришли в себя.

— Пять плетей каждому — за скверный слух! — приказал Сихон понурившимся воинам. — И по две — за нерасторопность!

Зрители заржали. Сихон мгновенно обернулся к ним:

— Вы, ленивые катти!..

Солдаты тут же разбежались по снарядам.

Десятник подхватил мечи и уже снова вращал их в воздухе.

— Не устал, Сурт? — спросил его Сихон.

— Нет, командир! — весело отозвался десятник.

— Позвеним?

— Не стоит, командир. — Сурт многозначительно посмотрел на бредущих в сторону Дворца трех воинов.

Сихон тоже посмотрел на них и погладил рукоять меча.

— Пожалуй, ты прав! — сказал он. — А вечерком, без лишних глаз?

— Всегда рад, командир! Люблю сражаться! Все равно с кем: хоть с этим сосунком. — Он кивнул в сторону Санти. Юноша покраснел. Мечи в руках Сурта без устали выписывали замысловатые кривые.

— Но с сильными — люблю больше. Например, с тобой, командир.

— Ты льстишь, Сурт! — сказал Сихон. — Я слишком много командую. Слишком мало — служу стали.

— Старое дерево крепче! — засмеялся десятник.

Санти пригляделся к нему и понял, что ошибся, решив, что Сурт молод. Сухощавое телосложение обмануло юношу.

Сихон пошел дальше, на другой конец поля, а длиннорукий десятник продолжал размахивать мечами. Он вертелся, прыгал, кувыркался через голову, падал, вставал. И все это время клинки в его руках сверкали, как спинка аллоры в лучах Таира.

Санти решился. Он перемахнул через перильца, окружавшие поле, и окликнул десятника:

— Сурт!

Воин мгновенно остановился. Мечи замерли в воздухе: левый — в прямой руке, острием вперед, правый — за спиной. Сурт походил на статуэтку. Кривой хорсутский меч был неподвижен в вытянутой руке, будто сама рука была высечена из камня.

— Что, малышок?

— Ты сказал: готов сражаться даже со мной. Давай! — твердо выговорил юноша, хотя желудок его провалился на самое донышко туловища.

— Хой! — Сурт хлопнул себя саблей по плоскому животу. — Отлично, малышок! Лови!

И бросил клинок острием вперед. Санти еле успел увернуться. Меч воткнулся в песок в трех шагах от юноши. Рукоятка мелко подрагивала.

— Боишься железа, малышок? — крикнул Сурт.

Санти молча выдернул саблю из песка. У нее была удобная костяная рукоять и расширяющийся к острию клинок из сероватой узорчатой стали. Санти взмахнул оружием… И едва не выронил его. Казавшаяся с виду такой легкой, сабля была весьма увесиста. Санти еще несколько раз взмахнул ею, уже осторожнее. Он старался подражать движениям воинов, но у него получалось не слишком ловко.

— В стойку, в стойку, малышок! — Сурт танцующей походкой двигался к нему. Санти сделал шаг навстречу и рубанул воздух.

Сурт едва коснулся клинка клинком — и сабля вырвалась из руки Санти. Юноша отпрянул, поднял оружие. И снова воин вышиб у него саблю. Раз за разом Сурт повторял одно и то же движение, и каждый раз Санти оказывался обезоружен.

— Кланяйся, малышок! Кланяйся! — смеялся Сурт.

Вокруг опять собрались солдаты. Все, что угодно, только бы не оплывать потом под жгучим Таиром.