Потрясая мои мысли

Валентайн Мишель

Зак протягивает мне мое пиво.

— Прости. Спать с кем попало — это моя фирменная черта.

Я вздыхаю.

— Понимаю. Именно поэтому я изначально согласилась на нашу первую ночь вместе, помнишь?

Он кивает головой.

— О, вот как. Я должен был стать твоей последней интрижкой перед тем, как ты собиралась остепениться с кем-то вроде этого долбаного босса.

Я съеживаюсь, когда он сопоставляет идею Айзека и меня вместе.

— Знаешь, насчет него ты прав.

Он делает глоток своего напитка.

— Что ты имеешь в виду?

—

Насчет Айзека… он действительно… действительно хочет от меня чего-то большего, — признаюсь я. — Он мне так и сказал.

— Я же тебе говорил. Мой гребаный радар никогда не ошибается. Я видел, что он хотел забраться к тебе в трусики, как только он приблизился к нашему столику в пиццерии. Он практически пускал слюни, глядя на тебя.

Я пожимаю плечами.

— Не волнуйся. Я сказала ему, что мы вместе.

Зак хмурит брови.

— Он снова приставал к тебе после того, как я сказал ему, что ты моя?

Я киваю.

— Он сказал, что будет ждать, когда наши отношения не сработают, и не станет припоминать мне свидания с тобой.

Зак напрягает челюсть.

— Я убью этого ублюдка.

Я кладу руку ему на грудь.

— Забудь о нем. Он не стоит того, чтобы на него сердиться. Мы с Айзеком никогда не будем вместе.

— А что, если я все испорчу? Не могу избавиться от чувства, что не заслуживаю тебя и каким-то образом испорчу нам жизнь.

Я качаю головой и кладу ладонь ему на щеку, заставляя посмотреть на меня.

— Я знаю, что ты этого не сделаешь.

— Ты не можешь этого знать. — Он пристально смотрит мне в глаза, ища хоть какой-то ответ.

Мой пульс стучит в ушах, когда я собираюсь рискнуть.

— Знаю, потому что я люблю тебя и думаю, ты тоже любишь меня.

Зак закрывает глаза и делает глубокий вдох. Я с тревогой жду от него ответа — признания, что он чувствует то же самое. Вместо этого он хватает меня за руку и ведет из бара обратно в квартиру, так и не ответив. Мое сердце замирает и я отчетливо чувствую, что оттолкнула его.

Глава 20

РИФФ

Я лежу без сна и наблюдаю, как спит Котенок. Когда она сказала, что любит меня там, в баре, я замер. Логично было бы признать, что я тоже что-то чувствую, но вместо этого я запаниковал и привел ее сюда, где мог бы заняться сексом и немного прояснить свою голову.

Имею в виду, я знаю, что чувствую что-то к ней. Я бы солгал себе, если бы не признался в этом, но также знаю, что не готов к чему-то столь монументальному. Говорить кому-то, что любишь их — огромный шаг. Это все меняет. Я не хочу говорить подобное, а потом через неделю оказаться по колено в фанатках, трахающих меня, потому что решил, что не готов быть полностью преданным.

Чтобы быть справедливым к Обри, мне нужно оставить ее в покое, пока я разбираюсь с этим гребаным беспорядком в моей голове. Принять чью-то любовь — так же важно, как признать, что ты любишь его в ответ. Последнее,

что я хочу сделать в этом мире — причинить боль этому прекрасному существу, лежащему рядом со мной.

Я убираю ее руку со своей груди и крадусь по деревянному полу к своим вещам. Быстро одеваюсь и бросаю все свои вещи обратно в сумку.

Обри переворачивается на другой бок, и я замираю. Через несколько секунд она снова утыкается в подушку, и я понимаю, что путь свободен. Я хватаю свои ботинки и на цыпочках выхожу в коридор.

Знаю, что должен ей больше, чем просто улизнуть, как будто у нас был дешевый секс на одну ночь, но я не могу смотреть ей в глаза. Не могу признать, что она заслуживает гораздо большего, чем я.

Я закрываю за собой дверь и надеваю ботинки, прежде чем спуститься на лифте в вестибюль. Прежде чем уйти, я останавливаюсь и прошу швейцара позвонить ей домой и сообщить, что оставил дверь незапертой. Я не могу по доброй воле оставить ее, зная, что она не в безопасности.

Протягиваю швейцару стодолларовую купюру и надеваю бейсболку, прежде чем выйти в дождливую ночь.

***

Звонки начинаются около полуночи. Я предполагаю, что швейцар разбудил ее, и теперь она волнуется, потому что увидела, что все мои вещи исчезли. Котенок несколько раз набирает мой номер, и меня захлестывает чувство вины, когда я выключаю телефон, ожидая посадки на самолет в Кентукки. Трип и Тайк уже находятся дома, где планировали жить, находясь в этом перерыве.

Я пишу Трипу, сообщая, что буду там около двух часов ночи.

Трип: Какого хрена, чувак? Что-то случилось между тобой и Обри?

Рифф: Объясню позже.

Я печатаю это и нажимаю «отправить», прекрасно понимая, что не собираюсь ничего объяснять. Трипу вовсе не обязательно знать обо всех моих гребаных делах.

Через три часа я подъезжаю на арендованной машине к дому. Он занимает почти пять тысяч квадратных футов и достаточно велик, чтобы в нем могли жить мы с близнецами. У каждого из нас есть свое крыло с отдельными гостиными и спальнями, так что место больше похоже на апартаменты с общей кухней и гостиной зоной для вечеринок.

Ева, наша заботливая экономка, живущая в доме, открывает входную дверь, когда я выключаю фары. Она лучшая кухарка в мире, но самая шумная старуха из всех, кого я знаю, и мы нежно называем ее нашей домоправительницей. Я хватаю свою сумку с пассажирского сиденья и направляюсь в дом.

— Трип сказал, что сегодня ты возвращаешься домой. Говорит, что у тебя проблемы с какой-то девушкой? — спрашивает Ева со своим сильным южным акцентом, когда я обнимаю ее в знак приветствия.

Я целую ее в седую макушку.