Повелитель бурь
Шрифт:
— По-моему, это ты размечтался, — в тон ему ответила Ирина и принялась пристраивать седло на спину другой лошади. — Сначала выбейся в начальники, заведи себе подхалимов и командуй ими, сколько влезет. Ты конституцию читал? У нас с тобой равные права, голубчик.
— Я читал конституцию, — еле сдерживаясь, произнес Глеб. — Жалко, что горы ее не читали. Они, понимаешь ли, неграмотны, и в суд за дискриминацию по половому признаку на них не подашь. Ну что на тебя нашло? Не волнуйся! Я быстренько, туда и обратно. Только взгляну, чего он там застрял, и сразу же вернусь.
— Конечно, — с подозрительной кротостью согласилась Ирина. — Ты только забыл сказать, что там, в горах, я буду тебе обузой. И не только это.
— Что же еще я забыл? — терпеливо спросил Глеб, с ужасом ощущая, как уходит
— Ты забыл, что едешь искать человека, который совсем недавно говорил тебе то же самое и буквально теми же словами: и насчет посмотреть, и насчет вернуться, и насчет лишней обузы. Так вот, я предпочитаю поехать с тобой сразу, сейчас. Это лучше, чем посреди ночи идти туда одной, не зная дороги. А я пойду, не сомневайся.
Глеб открыл рот, но Ирина не дала ему заговорить.
— И не надо мне рассказывать, что от меня будет больше пользы, если я посижу у рации, — сказала она. — Во-первых, я не умею с ней обращаться, а во-вторых, я предупредила наших соседей по домику, и, если мы не вернемся к утру, они сами вызовут спасателей.
Крыть было нечем — вернее, некогда. Спорить на эту тему можно было бесконечно, но именно сегодня Глебу почему-то не хотелось спорить. Сосущее чувство тревоги почему-то росло, и ту же тревогу он читал в расширенных зрачках Ирины. Поэтому он молча оседлал вторую лошадь, сунул Ирине запасной фонарь и забрался в седло. На лошади он держался вполне прилично, но, в отличие Ирины, не испытывал от процесса верховой езды ни малейшего удовольствия. Было странно ощущать под собой не автомобиль или хотя бы мотоцикл, а нечто большое, теплое, наделенное определенным интеллектом и начиненное мощными, плавно перекатывающимися под мохнатой шкурой мускулами. А хуже всего было то, что лошади чутко улавливали отношение к ним седока и все время пытались игнорировать его команды, а то и вовсе сбросить со спины надоевший груз. Поэтому всякий раз, садясь в седло, Глеб вынужден был изображать уверенность, которой вовсе не испытывал.
Они выехали со двора, никем не провожаемые и даже, наверное, никем не замеченные. По правде говоря, Глеб вовсе не рассчитывал на то, что кто-то из отдыхавших на турбазе любителей бардовской песни станет всю ночь торчать возле рации, ожидая, когда они с Ириной выйдут на связь. Он был уверен, что те, кого Ирина просила об этом, забыли а ее просьбе, стоило ей выйти за дверь. Он тут же мысленно упрекнул себя в предвзятом отношении к людям, которые не сделали ему ничего плохого, но стыдно ему почему-то не стало: он слишком часто убеждался, что, имея возможность кого-нибудь крупно подвести, подставить или просто оставить в беде, люди ее, как правило, не упускают.
За этими размышлениями он не заметил, как стемнело. Лошадь под ним споткнулась раз, потом второй, да так, что Глеб с трудом удержался в седле. Долетевший сзади стук камней и приглушенный вскрик Ирины свидетельствовали о том, что она испытывает аналогичные трудности. Глеб натянул поводья, слез с седла и зажег фонарь.
С тропы они еще не сбились, но двигаться дальше верхом явно было невозможно. Скользкие от дождевой воды камни опасно поблескивали в лучах фонарей, и Глебу чудились на них многообещающие надписи: «Вывих», «Перелом», «Смещение шейных позвонков»… Он не стал зачитывать эти воображаемые надписи Ирине, но и проверять их правдивость ему не хотелось.
— Лошадей придется оставить, — сказал он, помогая Ирине спешиться. — Покалечатся — Арчил с меня голову снимет.
Ирина молча кивнула. Глеб подумал, что согласился бы часами слушать эмоциональную ругань грузина в свой адрес, лишь бы с тем все было в порядке. Увы, с каждой проходившей минутой его надежда на то, что Гургенидзе жив и здоров, слабела.
Они привязали поводья к нижней ветке какого-то корявого, утыканного длиннющими шипами куста неизвестной Глебу породы. Смирные рабочие лошадки, привыкшие катать на себе туристов и стойко сносить все сопряженные с этим малопочтенным занятием невзгоды и лишения, вдруг заартачились, забили копытами по камням, ежесекундно оскальзываясь, строптиво задирая головы, дико выкатывая глаза и оглашая окрестности испуганным ржанием и храпом.
— Тпру! — повиснув на поводьях, взмолился Глеб. — Да что вы, с ума посходили? Куст, что ли, не понравился? Ну, извините, ребята, другой искать некогда.
— Может, отпустить их? — предложила Ирина, когда лошади немного утихомирились.
Глеб посмотрел назад. Огни турбазы давно скрылись за поворотом тропы. Ему показалось, что он видит слабое, размытое дождем электрическое сияние в той стороне, но это, скорее всего, был обман зрения.
— Ничего не выйдет, — сказал он. — Ноги переломают, убьются… Разве что отдать им наши фонари и объяснить, как ими пользоваться. Но тогда, боюсь, убьемся мы. Я же говорил тебе: оставайся. Может, вернешься все-таки? Заодно и лошадей бы отвела. Эх? зря я их взял! Можно же было сообразить…
— Мы так и будем здесь стоять? — деловито спросила Ирина. — Или, может быть, все-таки пойдем? Если, конечно, ты уже закончил свой спич.
В самом деле, с неловкостью подумал Глеб, на ощупь находя ее мокрую холодную ладонь и трогаясь с места. В самом деле, что-то я сегодня… мямлю, как витязь на распутье: налево пойдешь — ничего не найдешь, направо пойдешь — коня потеряешь, прямо пойдешь — шею свернешь…
Они шли вперед еще около часа. Гроза наверху закончилась еще днем, но дождь все никак не унимался. Глеб периодически светил фонарем в сторону ручья. Теперь в русле появилась вода — мелкая, мутная, явно дождевая. Глядя на этот жалкий грязный ручеек, Глеб думал о сотнях и тысячах тонн воды, неумолимо копившихся где-то над их головами, и, чем больше он об этом думал, тем меньше ему нравилась ситуация. В конце концов нервы у него так расходились, что он начал незаметно для себя забирать правее, карабкаясь по неровному осыпающемуся косогору и увлекая за собой Ирину. Шедшая вдоль ручья тропа осталась в стороне и ниже, Глебу приходилось попеременно светить то на нее, то себе под ноги, чтобы не оступиться и не пропустить Гургенидзе, который мог лежать или сидеть… словом, находиться на тропе или рядом с ней. Несмотря на опасность переломать себе ноги, он все ускорял шаг. Ирина не отставала и не жаловалась, хотя Глеб отчетливо слышал позади себя ее тяжелое прерывистое дыхание. Судя по этим звукам, вскоре им предстоял привал.
Интересно, подумал Глеб, а где же лошадь Арчила? Потеряв седока, она, по идее, должна была вернуться домой. Или она привязана? Впрочем, черт их разберет, этих травоядных. Это в приключенческих романах лошадь с окровавленным седлом вбегает во двор, тем самым поднимая на ноги многочисленных друзей и родственников своего потерянного наездника. А на деле это жвачное может мирно щипать травку на каком-нибудь зеленом склоне, в то время как седок лежит поблизости и не может шевельнуться. А могло ведь случиться и так, что проклятая скотина оступилась и упала, покалечившись сама и придавив своей тяжеленной тушей всадника. Представив себе эту картину, Глеб недоверчиво поморщился: такое могло бы случиться с ним, но никак не с Арчилом. На днях, выпив молодого вина, Арчил расхвастался перед Ириной своими навыками наездника. Ирина сделала недоверчивое лицо, Глеб ввернул пару слов, его поддержали присутствовавшие при разговоре туристы, и тогда совершенно раздухарившийся грузин оседлал жеребца и битых полчаса демонстрировал пораженной публике настоящие чудеса джигитовки. Так что травма, полученная им при падении с лошади, выглядела, мягко говоря, сомнительно. Впрочем, подумал Глеб, каждый год на московских улицах гибнет уйма пешеходов и водителей, многие из которых профессионалы, а некоторые — настоящие мастера, асы. Да, мастерство мастерством, а от случайностей никто не застрахован…
Луч его фонаря внезапно уперся в отвесную стену, торчавшую прямо из каменной осыпи у него на пути. Край этой стены косо спускался по склону, почти смыкаясь со смутно белевшей внизу тропой. Глеб провел лучом вверх: кажется, скалистый выступ можно было обойти справа, верхом, не спускаясь к руслу неизвестно куда подевавшегося ручья.
— Послушай, — словно угадав его мысли, спросила Ирина, — в чем дело? Почему ты не хочешь идти по тропе?
— Не знаю, — сдерживая желание нервно закусить губу, процедил Глеб. — Не знаю. Не нравится мне все это, понимаешь? Ты посмотри на эту тропу. Это же готовая западня! Я это место помню. Километра полтора придется идти между двумя отвесными стенами. Случись что, не выберешься.