Шрифт:
Часть 1
Многие из ныне живущих не знают, кто такие гномы. Если остановить случайного прохожего и спросить о них, то обычно услышишь в ответ:
«Гномы? Конечно, знаю! Маленькие злобные леприконы — сторожат сокровища. Мне по колено, моему сынишке по пояс. Говорят, если гнома поймать, то можно сорвать большой куш. Но не советую связываться — это кровожадные твари, хитрые, с огромными кривыми зубами».
Или:
«Гномы? Да-да, гномы… Маленькие и милые, непоседы с мягким сердцем. Недоверчивые, потому что люди их слишком часто обманывают, но способные на большую и преданную дружбу. Топоры? Да бог с вами, какие топоры, они вечные труженики».
На самом деле гномов сегодня мало — меньше, чем эльфов. А те, которые остались — действительно маленькие
Много-много лет назад вы вполне могли встретить на улице настоящего гнома. Конечно, они были невелики ростом, но широки в плечах. Самые высокие едва достигали пяти футов. Все они носили пышные и длинные бороды, которые нередко убирали, заплетя в косы, под кушаки. В глазах гномов светились честь и отвага; мудрость и знания были им не менее доступны, чем эльфам — истинным детям Эру. Народом они всегда были немногочисленным и очень дружным. Разговаривали в своем кругу только на древнем тайном языке, которого, кроме них, не знал никто, даже валары, за исключением разве что Ауле — создателя гномов, которого сами гномы зовут Махал.
Гномы и люди редко уживаются между собой. Еще труднее найти общий язык гному и эльфу. Хотя в последнее время и не замечено никакой вражды или споров между двумя народами, скорее всего это можно списать на малочисленность и скрытный образ жизни обоих. В древние же времена они враждовали друг с другом, и зачастую дело доходило до кровопролития. Считается, что эту вражду заложили Элу Тингол и царь Ногрода. Они вместе сотворили и по отдельности возжелали Ожерелье Гномов — Наугламир, в центре которого горел звездный камень Сильмарилл. Это послужило причиной одного из самых печальных деяний древности — битвы в Тысяче пещер, закончившейся смертью многих великих эльфов и гномов.
Конечно, неприязнь между двумя народами возникла гораздо раньше, потому как праотцы Подгорного народа были созданы нетерпеливым Ауле на заре времен, но первородство всегда приписывалось эльфам, что были первыми пробуждены от волшебного сна. Неосторожные слова Элу Тингола: «Как можете требовать чего-то от меня…чья жизнь зародилась… за бессчетные годы до пробуждения ничтожных предков сплюснутого народца?» — стали той каплей, которая переполнила чашу гномьего терпения. Кровавым оскорблением застыли они в сердцах гномов на многие века. Вопросы первородства, как и земельные тяжбы, могут тянуться столетиями и принимать страшные формы.
Междоусобица, вероятно, продолжается до сих пор. И хоть ни гномы, ни эльфы не приемлют Моргота и слуг его — кровь, пролитая в Тысяче пещер, не раз играла немаловажную роль в темных планах Врага. Впрочем, известно немало случаев, когда гном и эльф работали рука об руку, бились плечом к плечу и ели из одного котелка.
1.1
Ранним утром двадцать первого апреля, когда солнце еще только позолотило самую вершину Одинокой Горы, на пороге своего дома появился гончар Вине. Он, выпустив из двери облако пара, поднял воротник овчинного полушубка и не спеша направился к сараю, который гордо именовался «мастерской». Сегодня гончару предстояло много работы. Во-первых, надо растопить обе печи. Еще с вечера на полках ждали своей очереди две сотни кувшинов и горшков. Когда дрова прогорят, нужно разбудить старшего сына, чтобы помог с поддонами. Недолго простоит в первой печи посуда из голубой глины. Настанет очередь второй печи, где глиняные сосуды будут доходить до того состояния, которое называется «грубым обжигом». Товар гончара покупали с удовольствием, потому как даже в самую страшную жару вода и пиво в таких грубо-обожженных кувшинах оставались холодными, а молоко и сметана не прокисали в горшках. Мастер глины, как иногда гордо именовал себя Вине, знал свое дело и гордился непростым ремеслом. Пожалуй, он был единственным человеком в округе, который не просто продавал гномам товар, но и сотрудничал с подгорным народом. Покупая лазурь и краски, он продавал их обратно гномам, но уже в виде росписи на своих многочисленных и разнообразных изделиях.
Затопив печи, Винс вышел из мастерской и направился к дровянику. В холоде апрельского утра каждый выдох гончара повисал в воздухе облачком пара. Робко щебетали воробьи и синицы, а со стороны дороги слышался стук копыт. Заинтересованный Винс подошел к изгороди. По правде сказать, мощный частокол из восьмифутовых жердин можно было назвать изгородью с трудом, но уж так было заведено. Винса еще и на свете не было, когда здесь, у подножия Одинокой Горы, бушевало страшное сражение — Битва Пяти народов. Это была схватка за золото и драгоценности, которые оставил после себя огромный дракон Смог, поверженный черной стрелой Барда-лучника. Битва давно отгремела, и Бард-лучник стал королем Эсгарота, но частоколы вместо плетней и заборов продолжали строить вокруг каждого двора. По привычке: мало ли что.
Вине приник к щели между рассохшимися бревнами. Первыми, кого он увидел, были два гнома верхом на пони. Одного, довольно щуплого по меркам подгорного народа, с благообразным лицом и гладко расчесанной бородой, Вине не знал. Зато второй, кряжистый, в красном плаще, был хорошо знаком гончару. Если про себя Вине говорил — мастер глины, то Балина величал не иначе как глиняных дел мастер. Гончар относился к нему с уважением, замешанным на небольшой толике страха. А как же иначе? Если бы Балии захотел выпускать посуду — Вине не сомневался, что его собственную мастерскую можно было бы закрывать. Но Балин создавал кирпичи. Именно создавал, потому как кирпич, вышедший из-под рук подгорного мастера, не скалывался, не крошился, не промокал, и разбить его стоило больших усилий. Гончар помнил, как десять лет назад между Балином и еще одним гномом, главой гильдии каменщиков с Рудного кряжа, вышел спор. Винса тогда позвали в чертоги Одинокой горы — как свидетеля со стороны людей.
Сам Дайн, Царь под Горой, внимательно наблюдал, как лучшие каменщики вяжут старинную кладку в семь кирпичей. Только столб Балина, высотой в пять футов, был сложен из глиняных кирпичей, а колонна его противника — из каменных. Через год Винса снова позвали в свидетели. Гончар собственными глазами видел, как рассыпался каменный столб после трех дюжин ударов молотом. А столб Балина не поддался. Сумели разрушить верхушку, и только потом с помощью лома и кирки разворотили остальное. Именно тогда в душу Винса закрался страх. В тот момент он ясно представил, что будет, если Балин вплотную займется изготовлением посуды. Однако шли годы, а гномы не переставали покупать товар гончара.
Следующая пара вызвала у Винса невольную улыбку. Если спереди два молодых гнома больше всего напоминали разбойников, ограбивших оружейную лавку, то со спины — в высоких шлемах, с топорами на луках седел, с арбалетами, с метательными топориками и ножами на перевязи поперек кольчуг, с мечами, кинжалами и булавами, что топорщились из-под коротких плащей — эти двое здорово походили на маленькие осадные башни, готовые к взятию города. Но улыбка быстро исчезла с лица гончара. Лони и Нали, знаменитые сыновья знаменитого отца, никогда не приходили в деревушку вооруженными. Охранники покоев государя Дайна не знали удержу в буйных забавах. Ничто не могло свалить их с ног — ни кулаки заезжих молодцев, которые, прослышав, что среди гномов появились настоящие бойцы, раз за разом наведывались в харчевню; ни десятигаллонный бочонок пива, который неизменно заказывали Лони и Нали на вечер… Однако эти двое никогда не носили оружия. В крайнем случае, они обходились жердями и поленьями…
Следующие двое тоже были молоды (Вине почти безошибочно научился распознавать возраст по длине бород), а один к тому же и красив. Вине, конечно, считал, что в мужской красоте лучше всего разбираются женщины, но и он цокнул языком, глядя на открытое, с правильными чертами лицо, обрамленное легкими даже на вид кудрями. В какой-то момент гончар подумал, что это, скорее всего, сын самого Царя под Горой, а остальные — оруженосцы, телохранители и сопровождающие. Его догадку подтвердили три гнома, которые проследовали за красавчиком. В золоченых доспехах, положив руки на изукрашенные рукояти секир, которые выглядывали из-под черных, богато расшитых золотом плащей, они угрюмо пропылили по дороге.