Повелитель мух (перевод В. Тельникова)
Шрифт:
Лицо.
Дикарь вглядывался во тьму. По сторонам он, конечно, еще видел свет, но только не тут, в середине. В середине – плотный ком темноты. Дикарь весь сморщился, расшифровывая темноту.
Секунды тянулись. Ральф смотрел дикарю прямо в глаза.
Только не крикнуть.
Ты еще вернешься домой.
Увидел. Проверяет. Заостренной палкой.
Ральф крикнул – от страха, отчаянья, злости. Ноги у него сами распрямились, он кричал и кричал, он не мог перестать. Он метнулся вперед, в чащобу, вылетел на прогалину, он кричал, он рычал, а кровь капала. Он ударил колом, дикарь покатился; но на него уже неслись
Он споткнулся о корень, настигающий крик взвился еще выше. Шалаш взорвался в огне, огонь хлопал за правым плечом, впереди блеснула вода. И он упал, он кубарем покатился на горячий песок, он заслонялся руками и старался вытолкнуть из горла крик о пощаде.
Потом он встал, качаясь, весь натянулся, приготовился к новому ужасу, поднял глаза и увидел огромную фуражку. У фуражки был белый верх, а над зеленым козырьком были корона, якорь, золотые листы. Он увидел белый тик, эполеты, револьвер, золотые пуговицы на мундире.
Морской офицер стоял на песке и настороженно, удивленно разглядывал Ральфа. За ним, на берегу, был катер, его вытащили из воды и держали за нос двое матросов. В катере стоял еще матрос и держал автомат.
Крик охотников запнулся и оборвался.
Офицер еще поглядел на Ральфа с сомненьем, потом снял руку с револьвера.
– Здравствуй.
Думая о том, как постыдно он выглядит, ежась, Ральф робко ответил:
– Здравствуйте.
Офицер кивнул, будто услышал ответ на какой-то вопрос.
– Взрослых здесь нет?
Ральф затряс головой, как немой. Он повернулся. На берегу полукругом тихо-тихо стояли мальчики с острыми палками в руках, перемазанные цветной глиной.
– Доигрались? – сказал офицер.
Огонь добрался до кокосовых пальм на берегу и с шумом их проглотил. Подпрыгнув, как акробат, пламя выбросило отдельный язык и слизнуло верхушки пальм на площадке. Небо было черное.
Офицер весело улыбался Ральфу:
– Мы увидели ваш дым. У вас тут что? Война?
Ральф кивнул.
Офицер разглядывал маленькое пугало. Ребенка надлежало срочно помыть, постричь, утереть ему нос, смазать как следует ссадины.
– Обошлось без смертоубийства, надеюсь? Нет мертвых тел?
– Только два. Но их нет. Унесло.
Офицер наклонился и пристально вглядывался в лицо Ральфа.
– Двое? Убитых?
Ральф снова кивнул. За его спиной весь остров дрожал в пламени.
Офицер разбирался, как правило, когда ему лгут, а когда говорят правду. Он тихонько присвистнул.
Появлялись еще мальчики, некоторые совсем клопы, темные, с выпяченными, как у маленьких дикарей, животами. Один подошел к офицеру вплотную, поднял глаза:
– Я… я…
Далее ничего не последовало. Персиваль Уимз Медисон откапывал в памяти свою магическую формулу, но она затерялась там без следа.
Офицер повернулся к Ральфу:
– Мы вас заберем. Сколько вас тут?
Ральф только тряс головой. Офицер посмотрел мимо него на размалеванных мальчишек:
– Кто у вас главный?
– Я, – громко сказал Ральф.
Мальчуган в остатках немыслимой шапочки на рыжих волосах, с разбитыми очками, болтавшимися на поясе, шагнул вперед, но тут же передумал и замер.
– Мы увидели ваш дым… Так вы даже не знаете, сколько вас тут?
– Нет, сэр.
– Казалось бы, – офицер прикидывал предстоящие хлопоты, розыски, – казалось бы, английские мальчики – вы ведь все англичане, не так ли? – могли выглядеть и попристойней…
– Так сначала и было, – сказал Ральф, – пока…
Он запнулся.
– Мы тогда были все вместе…
Офицер понимающе закивал:
– Ну да. И все тогда чудно выглядело. Просто «Коралловый остров».
Ральф стоял и смотрел на него, как немой. На миг привиделось – снова берег опутан теми странными чарами первого дня. Но остров сгорел, как труха. Саймон умер, а Джек… Из глаз у Ральфа брызнули слезы, его трясло от рыданий. Он не стал им противиться; впервые с тех пор, как оказался на этом острове, он дал себе волю, спазмы горя, отчаянные, неудержимые, казалось, сейчас вывернут его наизнанку. Голос поднялся под черным дымом, застлавшим гибнущий остров. Заразившись от него, другие дети тоже зашлись от плача. И, стоя среди них, грязный, косматый, с неутертым носом, Ральф рыдал над прежней невинностью, над тем, как темна человеческая душа, над тем, как переворачивался тогда на лету верный мудрый друг по прозвищу Хрюша.
Офицер был тронут и немного смущен. Он отвернулся, давая им время овладеть собой, и ждал, отдыхая взглядом на четком силуэте крейсера в отдалении.
Бог-скорпион
Бог-Скорпион
Ни трещины не было в небе, ни изъяна в густо-синей эмали. Даже солнце, плывущее в зените, лишь оплавляло ее вблизи себя, и по небосводу текли и смешивались ультрамарин и золото. Подобно лавине обрушивались с этого неба пылающие зной и свет, заставляя все живое, что находилось между двумя длинными скалами, замереть в неподвижности, как сами скалы.
Река лежала застывшая, тусклая, безжизненная. Лишь легкий пар поднимался над водой – единственным намеком на движение. Стаи речных птиц на берегу, на шестигранниках ссохшегося, растрескавшегося ила, бессмысленно таращили бусинки глаз. Заросли сухого папируса – кое-где прочерченные сломанным и накренившимся стеблем – стояли неподвижной стеной, как тростник на росписях в гробницах; лишь вздрагивали иногда сухие венчики, просыпая семена; и там, где семя падало на отмель, там оно и оставалось, не подхваченное течением или ветром. Но далеко от берега широкая, в несколько миль река была глубокой; там солнце так же слало вниз палящие лучи и так же плавило синюю эмаль отраженного небосвода, повторявшего густую синеву купола над красными и желтыми скалами. И теперь, словно выносить два солнца было выше их сил, скалы наполовину прикрылись дрожащей завесой марева.