Повелитель Серебряного лука
Шрифт:
– Я готова, если ты просишь, – ответила Халисия. – Ради нашей дружбы.
Затем к ней снова вернулось видение – яркое и такое реальное. Геликаон стоял перед ней в белой тунике с золотыми краями, в его руках было драгоценное ожерелье.
Закрыв глаза, царица взмолилась, чтобы он никогда не привез ей этот золотой подарок.
Молодой хеттский всадник скакал галопом по равнинам, низко пригнувшись к седлу, его имперский плащ с нашивкой желтого и зеленого цвета развивался на ветру. Он снова посмотрел на заходящее солнце и увидел, что теперь оно близко от горизонта. Всадник не решался
Всадник был в дороге восемь дней и сменил пять лошадей, одалживая их днем в имперских гарнизонах. Но в этом удаленном конце империи, на западе, не было постов, и на этой лошади он должен был добраться до Трои. Покинув Салапу, последний цивилизованный город в Хеттской империи, он следовал указаниям, которые ему дали – утром солнце должно быть за спиной, а вечером – между ушами лошади, и через четыре дня ты увидишь гору под названием Ида. Обогни ее с севера, и ты доберешься до Трои и моря.
Посланник Хуззиас никогда не видел моря. Все девятнадцать лет он прожил поблизости от столицы Хаттузас, в самом центре хеттских земель. Это было его первое задание в качестве имперского посланника, и он решил исполнить его быстро и точно. Но ему страстно хотелось увидеть море, когда задание императора будет исполнено. Его рука снова потянулась к груди, и он нервно потрогал спрятанные в кожаной тунике бумаги.
Теперь он скакал по зеленой равнине. Хуззиас мог видеть перед собой горное плато, на которое садилось солнце. Солнечные лучи освещали что-то, расположенное на высоком плато. Ему говорили, что у Трои золотые крыши, но он посмеялся над этим:
– Вы считаете меня дураком? – спросил посланник. – Если там крыша сделана из золота, почему же воры до сих пор ее не украли?
– Ты увидишь, – ответили ему.
К тому времени, как он подъехал к городу, почти стемнело. Хуззиас не смог разглядеть ничего, кроме огромных темных стен, нависающих над ним. Внезапно его уверенность испарилось, и он снова почувствовал себя маленьким мальчиком. Посланник обвел свою уставшую лошадь вокруг стен с южной стороны, пока не достиг высоких деревянных ворот. Одна створка была немного приоткрыта, там стояли шестеро всадников на высоких лошадях – молчаливые воины в высоких шлемах с гребнями.
Он прочистил свое горло от пыли, набившейся в пути, и обратился к ним на иностранном языке, который он выучил:
– Я приехал из Хаттусаса. У меня есть сообщение для царя Приама!
Ему кивнули, и он медленно проехал через ворота. Двое всадников поехали впереди него, двое по бокам, а двое позади. Все они были вооружены и в доспехах, воины ничего не говорили по дороге по темным улицам. Хуззиас с любопытством оглядывался, в свете факелов он почти ничего не видел. Они равномерно поднимались к крепости.
Они проехали через дворцовые ворота и остановились у большого здания с красными колоннами, освещенного сотнями факелов. Всадники придержали лошадей и подождали, пока к ним не вышел человек в длинном белом одеянии.
У него было серое лицо, а глаза красными и слезящимися. Он уставился на Хуззиаса.
– Ты – посланник императора? – резко спросил этот
Хуззиас почувствовал облегчение, что он говорит на хеттском языке.
– Я, – с гордостью ответил юноша. – Я ехал целый день и ночь, чтобы сообщить важные новости троянскому царю.
– Дай мне. – Мужчина протянул руку в нетерпении. Хетт достал ценные бумаги. Они были обернуты вокруг палочки и запечатаны имперской печатью, затем их поместили в полую деревянную трубку и запечатали с обоих концов. Хуззи-ас, соблюдая церемониал, протянул ее человеку с влажными глазами, который почти выхватил ее у него, едва посмотрев на печати, разорвал их и развернул бумагу.
Он нахмурился, и Хуззиас увидел разочарование на его лице.
– Ты знаешь, что здесь написано? – спросил он юношу.
– Да, – важно ответил Хуззиас. – Там написано, что скоро в Трою прибудет император.
XXVII Смерть наследника
После их первой встречи с микенским воином Аргури-осом Лаодика все больше и больше думала о нем. Это было так странно. Он не был хорош собой, как Геликаон или Агатон, с суровыми и неправильными чертами лица. Очевидно, что Аргуриос не умел ухаживать за женщинами, к тому же был косноязычен, что, впрочем, не помешало ми-кенцу занимать мысли царской дочери. Когда Аргуриос был рядом с ней на берегу, ее охватило почти материнское чувство, желание помочь ему выздороветь, наблюдать за ним, пока он снова не станет мужчиной. По крайней мере, все так начиналось. Теперь ее стали терзать другие думы, и она поняла, что скучает по нему.
Ксандер рассказал царевне о человеке, который проводил Аргуриоса на берег, заметил, что он относился к микенцус большим уважением. Лаодика знала Полидоруса и позвала к себе однажды вечером, когда светловолосый воин был свободен от своих обязанностей и гулял по дворцовому саду.
– Прекрасный день, – начала она. – Для этого времени года, я имею в виду.
– Да, – ответил он. – Вам что-нибудь нужно?
– Нет, не нужно. Я бы хотела… поблагодарить тебя за любезность, оказанную раненому микенцу. Мальчик Ксандер рассказал мне об этом.
Теперь он выглядел озадаченным, и Лаодика почувствовала смущение.
– Прости. Я, очевидно, задерживаю тебя. Ты собираешься в нижний город?
– Да, я собираюсь встретиться с родителями моей невесты. Но сначала я должен найти для них подарок.
– Там есть торговец, – сказала она, – на улице Фетиса. Он работает с серебром и славится маленькими прекрасными статуями богини Деметры и маленькой Персефоны. Говорят, они приносят счастье.
– Я слышал о нем, но боюсь, не смогу себе позволить этого.
Теперь Лаодика почувствовала себя глупой. Конечно, он не мог. Он был простым воином, а не придворным вельможей с поместьями, табунами лошадей или торговыми кораблями. Полидорус ждал, и ситуация становилась неловкой. Наконец, она глубоко вздохнула.
– Что ты знаешь о микенце? – спросила Лаодика.
– Он – великий воин, – ответил Полидорус, успокоившись. – Я слышал о нем, когда был еще ребенком. Он участвовал во многих битвах, при старом царе дважды становился чемпионом Микен. Вы слышали историю о мосте Партха?