Повелитель света
Шрифт:
Кто-то потряс меня за плечо.
У кровати стоял Лерн в белой блузе.
Во мне тотчас же возродилось ощущение опасности, ясное и совершенно определенное.
– Который час? Я умру? Или вы уже закончили?
– Терпение, племянничек. Мы еще даже не начинали.
– Что вы намерены со мной делать? Привьете мне чуму? Туберкулез? Холеру? Да скажите же, дядюшка! Нет? Тогда – что?
– Хватит уже ребячиться! – пробормотал Лерн.
Он отошел, и я увидел операционный стол, состоявший из узенькой решетчатой металлической
Мое оцепенение было близко к обморочному состоянию.
В соседнем помещении, за занавеской, в настоящий момент закрытой до конца и подрагивающей, чувствовалась возня. Оттуда доносился резкий запах эфира. Тайны! Снова эти бесконечные тайны!
– Что там такое, за этой занавеской? – вскричал я.
Между стеной и занавеской прошли Карл и Вильгельм, уходя из соседнего помещения, превращенного благодаря занавеси в отдельный кабинет. Они тоже были одеты в белые халаты, – значит, они тоже принимали участие в операции…
Но Лерн схватил что-то, и я почувствовал на затылке холод от прикосновения стали. Я закричал благим матом.
– Идиот, – пробормотал дядюшка, – это машинка для стрижки волос.
Он остриг мне волосы, потом тщательно выбрил всю голову. При каждом прикосновении бритвы мне казалось, что лезвие вонзается в кожу.
Затем снова намылили голову, сполоснули все, после чего профессор нанес на мою плешь при помощи жирного карандаша и какого-то особенного циркуля ряд каббалистических линий.
– Сними рубашку, – сказал он мне, – но осторожнее: не сотри мои отметки. Так, а теперь ложись сюда.
Они помогли мне залезть на стол. Меня крепко привязали к нему, причем руки связали под столом.
Но куда подевался Иоганн?
Карл без всяких предупреждений надел мне на лицо нечто вроде намордника. Легкие наполнились испарениями эфира. «Почему не хлороформ?» – подумал я.
– Вдыхай как можно глубже и спокойнее, – посоветовал Лерн, – это в твоих же интересах… Дыши.
Я повиновался.
В руках у дядюшки длинный тонкий шприц… Ай! Он уколол меня в шею. Я с трудом, так как губы и язык были словно налиты свинцом, промычал:
– Подождите. Я еще не заснул… Что это за вирус? Сифилис?
– Всего-навсего морфий, – сказал профессор.
Начала действовать анестезия.
Новый, крайне болезненный укол в плечо.
– Я не сплю! Бога ради, подождите! Я же еще не сплю!
– Именно это мне и нужно было узнать, – пробормотал мой палач.
Пытка становилась все мучительней. Меня утешало сознание, что все приготовления делались для операции на голове… А ведь Макбелл пережил трепанацию черепа…
Я уходил в себя. Серебристые колокольчики наигрывали какой-то райский мотив, который я никак потом не мог вспомнить, хотя он казался мне в ту минуту незабываемым.
Снова укол в
Я услышал, как зазвенели кольца занавески.
И, ничуть не страдая, уже находясь на пороге мнимой нирваны, вот что я ощутил.
Лерн делает глубокий надрез от правого виска до левого, нечто вроде незаконченного скальпирования, и откидывает весь отрезанный кусок кожи на лицо. Если смотреть на меня спереди, моя голова должна казаться таким же кровавым месивом, как голова той несчастной обезьяны, которую оперировал Иоганн…
– На помощь! Я же не сплю!
Но серебристые колокольчики заглушают в моем сознании собственный голос. Мой голос где-то на дне морском, а колокольчики теперь звенят страшно громко, точно жужжат громадные шмели… И я чувствую, что я погружаюсь в море эфира…
Жив я или же умер?.. Не знаю… Чувствую, что я мертвец, который осознаёт, что умер… и даже нечто большее…
Я провалился в небытие.
Глава 10
Цирцейская операция
Когда я открыл глаза, царствовала полная тьма, не слышалось ни одного звука, в воздухе не чувствовалось больше никаких запахов. Я хотел сказать: «Не начинайте, я еще бодрствую». Но не мог сказать ни одного слова; ночной бред продолжался: мне показалось, что рев приблизился настолько, что я его слышал в самом себе… Не чувствуя себя в состоянии успокоить свои взбудораженные нервы, я лежал неподвижно и безмолвно.
И в моей душе росла уверенность, что таинственное нечто уже свершилось.
Мало-помалу сумерки стали рассеиваться. Атараксия отступала. Вместе с излечением от слепоты начали пробуждаться и остальные органы чувств: звуков и запахов становилось все больше, они навалились на меня веселой толпой. Блаженство! Ах, остаться бы в таком состоянии навсегда!
Но эта агония, наоборот, развивалась своим путем, независимо от моей воли, и я снова вернулся к жизни.
Между тем предметы, которые я теперь различал, были странной формы, не рельефными, и окрашены в странный цвет. Я видел широкое пространство, более широкое, чем раньше: я вспомнил о действии некоторых обезболивающих препаратов на расширение зрачка; по-видимому, этим были вызваны и объяснялись все странности моего теперешнего зрения.
Тем не менее я без особенного труда констатировал факт, что меня сняли со стола и положили на пол в соседнем помещении; и, вопреки своим глазам, которые функционировали теперь как изменяющие форму предметов линзы, мне все же удалось разобраться в своем положении.
Занавес был отдернут. Лерн и все его помощники окружали операционный стол и делали там что-то, чего я не мог рассмотреть из-за их спин, – должно быть, приводили в порядок инструменты. Сквозь настежь раскрытые двери виден был парк и не дальше двадцати метров от меня – кусочек пастбища, с которого на нас глядели жующие и мычащие коровы.