Повелитель войны
Шрифт:
Цели у нас, конечно, разные, а методы – одинаковые. Нет у меня других методов против Кости Сапрыкина. С первого года войны действовал запрет на убийство ремесленников: кузнецов, гончаров, строителей и прочего мастерового люда. И какая-то часть захваченных отрядами людей все время отправлялась в Монголию – для ассимиляции. Этот вопрос мы обсудили с Бортэ еще до начала военных действий, понимая, что пленные будут. Прибывших ремесленников разбрасывали по стойбищам. Едой и кровом на первых порах их обеспечивали, а дальше – старайся сам, на еду надо заработать. Нет привычного исходного материала – крутись, пытайся принести пользу людям. Тысяч до сорока в год таких мастеров переправляли. Своих
Большинство прижилось, хотя, конечно, внимания им уделяется меньше, чем коренным монголам. Но коз пасти не заставляют, люди видят свой интерес. Через поколение-два совсем перемешаются и, может быть, у народа появится какая-то техническая китайская жилка. Все же люди. Сколько ни пинай своего раба, а правнуки у тебя с ним все равно будут общие. Мы, старики, внукам не указ. У них – Любовь!
Ну, а в этом году из-за захвата огромного числа городов надо просто спасать мастеров от голода. В эти времена их продукция здесь никому не нужна, могут не выжить. Количество людей на переходе границы с Монголией уже несколько сотен тысяч, особо и не считают. Трудный будет год для Бортэ, население ударно, на четверть, если не на треть, возрастет, и всех надо накормить. В письмах пишет, что справится. Не знаю.
Всех обнаруженных строителей, каменщиков – также вывозим, некому в Цинь будет восстанавливать разрушенные укрепления и стены городов. Этих отправим к северному свату, пусть хоть попытается что-то строить. Избы какие-нибудь. Бортэ кормежкой обеспечит, может – дело сдвинется? Писцов и прочих грамотеев отправляем к венграм на проверку, а потом уже назад, в нашу часть Китая, опять заберем. Придется людям эти годы по миру походить. Сначала туда, а успокоится здесь жизнь – сюда, назад границу откроем. Жертвы еще будут, организация хромает, не рассчитывал я на такой поток. Но голод и болезни на местах больше народу выморили бы, а так – всё-таки шанс. Это я себя успокаиваю. Больше некому.
…Дошло до императора мое послание. Вот и этот прыщ уже не сомневается: раз пообещал – выполню. Жить хочет, животное. Слово хана – золотое слово. Договоримся – и чего не жить? Всю мразь на земле мне все равно не уничтожить. А разная мелкая мразь и похуже императора бывает, на мой век хватит. Только, чтобы переговоры не затянул. Так же скажется на его здоровье, как и молчание. Слово серебро, это верно, а молчание – смерть, а не золото. О золоте разговор отдельный.
Итак, что делаем мы: подписываем договор о перемирии, отводим войска от столицы и успокаиваем свои враждебные чувства. Реально? Да. Крестьяне урожай соберут, города накормят. Голода в стране не будет. Хорошо. Войска на плато отведем и малость к реке отпятимся. Проведем демаркационную линию километрах в ста-двухстах от Жунду и подождем, как дальше жизнь покатится. А там видно будет. Насчет чувств – тоже будем стараться.
Я Си Ся пять лет назад примучил, и враждебные чувства к ней за это время у меня раза в два ослабли. Другими, правда, чувствами заменились, но выбора-то у меня – нет? Сами возникают. Так что, дайте срок, ведите себя хорошо – и враждебные чувства тоже успокоятся. Мы и без чувств нормальные парни и дело привыкли делать до конца. Все. Нет у меня претензий к нашим обязательствам.
Так, теперь, в чем обязуется империя Цинь в лице императора, в интересующем нас порядке?
Первое. Признается полная и безоговорочная независимость Железной империи киданей в существующих на данный момент границах.
Второе. Все присутствующие под столицей войска получают единовременный выкуп за снятие блокады в виде золота, серебра, тканей и товаров, столько – сколько смогут увезти.
Ну, золота и серебра много не дадут,
Значит, вывод такой. Выкуп на мое усмотрение, пока не посчитаю достаточным. А тогда – и веревочку неси. В пути и веревочка пригодится. Все по Гоголю.
Третье. Пятьсот девочек, пятьсот мальчиков и три тысячи лошадей.
Генофонд раздает, количество едоков уменьшает, кавалерию ослабляет. Детей любых берем, даже если больных и ослабленных подсунет. Вылечим. Ну, а лошадей? Держись, император, лучших заберем!
Четвертое. Принцессу мне в жены.
Что ж, не долго быть перемирию… Только отдохнуть успеем и караваны в степь переправить. Все-таки надо подождать до конца лета, дать крестьянам собрать урожай.
А если сразу чудить начнет? Потерпим, не развалимся. Ну, держись, император! Согласен. Подписываю.
…Это уже даже не смешно. Не успела моя новая нареченная невеста, принцесса Цзи Гуо, добраться с обозом до Великой стены, как императора обуяла охота к перемене мест. Защита столичных стен его явно не устраивала, поверил, что, пожелай я его смерти, это не преграда, и рванул от меня подальше, за Хуанхэ, в южную столицу Кайфын. Укреплена южная столица не в пример слабее северной, но – когда еще Чингизхан туда попадет? А по немощности и старости, может, вообще не поедет. Климат менять в таком возрасте не стоит, город почти в тропической зоне. Надежда на мой кондратий при игре в догонялки показалась ему вполне обоснованной.
Это произошло в середине лета, урожай еще зрел на полях, и я махнул рукой. Пропустили. А гаденыш решил, что не заметили. Или это перепады его настроений? Почувствовав себя в безопасности за горными хребтами, он сразу наплевал на наш договор о перемирии и разослал во все стороны депеши с указаниями войскам, еще сохранившимся под его контролем, начать наступление. И первый удар был нанесен по первому пункту нашего договора – независимой Железной империи киданей. Очередная четырехсоттысячная армия под командованием Пусянь Ваньну, губернатора Сяньпина, разгромила в тяжелых боях неокрепшую армию молодой империи, пользуясь четырехкратным превосходством в численности и отсутствием поблизости хотя бы одной монгольской дивизии. Столица Железной империи Ляолян (бывшая восточная столица империи Цинь) пала, император Елюй перешел к партизанской войне на крохотном кусочке сохраненной имперской территории. Хороший щелчок мне по носу.
Кроме того, император явил мне подтверждение того, что он умеет думать. Когда сильно допечет. С чего это я его так уверенно предупреждал о последствиях? Слово хана – золотое слово! Явно же, не на понт брал? Кто же его убивать должен был? А потом и всех последующих, неразумных. И, проезжая через Лянсян, расположенный к юго-востоку от столицы, император отдал приказ разоружить сопровождающие его гвардейские отряды, а оружие возвратить в дворцовые хранилища. Допер. Но на этом мысль у него иссякла. Гвардейцы взбунтовались, возмутились предательским бегством императора из дорогой каждому циньскому сердцу столицы и отказались разоружаться. Еще и командира гвардии убили. Выбрали из своих славных рядов новых командиров: Чжоду, Бэйшера и Джапара, тут же пославших мне гонцов с известием о сложившихся обстоятельствах, принесением мне покорности от лица всей императорской гвардии и за новыми инструкциями.