Повелитель желания
Шрифт:
Вдалеке, за границами лагеря, простиралась безбрежная пустыня – огромное море негостеприимного желтого песка, унылое и непривлекательное для глаза европейца место. Ни малейшего ветерка, чтобы охладить лицо. Несмотря на раннее утро, серебристое марево поднималось от сухой, горячей земли. В безоблачном небе висело беспощадное солнце.
Но, как ни странно, эта бесплодная земля больше не казалась Алисон такой жестокой, как несколько минут назад. Узнав о горестях Махмуда, она поняла, что тяготы ее заточения переносить куда легче.
Сердце сжимала боль при воспоминании о том, как корчился в страхе ребенок. Ничто
Закрыв глаза, Алисон молча поклялась, что, пока она находится здесь, в лагере, сделает все возможное, чтобы Махмуд забыл о страхе перед ней. Пусть нет надежды завоевать его дружбу, зато она может заслужить доверие и, возможно, смягчить ненависть. Она покажет мальчику, что не все европейцы одинаковы, а если будет достаточно настойчива, Махмуд когда-нибудь станет относиться к ней лучше. Алисон еще не встречала мужчину, которого не могла бы покорить… кроме Джафара, конечно. Но она старалась не думать об атом.
Однако девушке хотелось узнать, каким образом Джафар спас Махмуда от французов. Возможно, подобно пустыне, ее похититель был вовсе не столь жесток, как казалось с первого взгляда. Очевидно, он старался заботиться о мальчике. Правда, слишком много людей зависело от него. Сколько внимания Джафар мог уделить простому слуге? Как одинок, должно быть, этот осиротевший ребенок, без единой родной души. Махмуд нуждался в ком-то близком, вроде ее дяди Оноре, человеке, могущем дать мальчику любовь и ласку.
Мысли Алисон снова устремились к дяде. За эти годы она дала ему множество поводов для беспокойства, но последнего скандала он не перенесет. Должно быть, дядя вне себя от тревоги за племянницу. Она все бы отдала, лишь бы избавить его от терзаний, даже если это будет означать замужество с Эрве и попытки привыкнуть к унылой монотонности семейной жизни. Послушайся она дядю, и не была бы в таком ужасном положении сейчас.
Девушка печально улыбнулась, поняв, куда завели ее мысли. Вот обрадовался бы дядя, узнав о столь разительной перемене! Оноре хотел видеть племянницу замужем. Она почти слышала его ворчливый голос, жалующийся на легкомыслие девчонки и способность выводить его из равновесия.
– Боже! Почему ты не ведешь себя, как другие девушки твоего возраста: не жеманишься, не хлопаешь ресницами, не кокетничаешь?! Как выдать тебя замуж, такую дикарку, если даже не пытаешься скрыть собственное безразличие к поклонникам?!
Однако, несмотря на все упреки, Алисон прекрасно знала, что Оноре желает ей лишь счастья. Он не заставлял ее принимать знаки внимания от тех, кого она не могла любить, особенно после первого печального опыта. Тот случай навеки разбил бы ей сердце, если бы не мудрый совет Оноре.
С шестнадцати лет Алисон не давал проходу брат школьной подруги, будущий граф. Она была так благодарна юному аристократу за внимание, так отчаянно стремилась утвердиться в высшем обществе, долго ее отвергавшем, что верила его признаниям в любви, пока однажды не подслушала разговор поклонника с сестрой:
– Как только я завладею ее состоянием, нам не придется больше плясать под дудочку этой вульгарной выскочки.
Вульгарной выскочки.
Эти слова до сих пор
Он утешал ее, как отец, помог излечить сердечные раны, стать намного мудрее и осторожнее.
– Когда-нибудь ты выйдешь замуж за того, кого полюбишь, – предсказал он. Оноре хотел видеть на месте такого человека Эрве, но почти отчаялся, что это когда-нибудь произойдет…
Тоскливые размышления Алисон были прерваны прохромавшим мимо мальчиком.
– Махмуд, – окликнула ока.
Слуга чуть повернулся, стараясь не показывать шрам.
– Спасибо, что так хорошо обо мне заботишься.
Темные глаза недоверчиво сузились, но он нехотя поклонился.
– Это мой долг.
– Так или иначе благодаря тебе мне легче выносить мое заключение в этом шатре.
Странное выражение лица малыша едва не заставило Алисон улыбнуться.
Алисон сказала правду – ей действительно стало легче. Она по-прежнему отказывалась разговаривать с Джафаром и обращать на него внимание, и напряжение, которое всегда чувствовала в его присутствии, ничуть не уменьшилось, но девушка, помня, что именно он освободил Махмуда, гораздо меньше боялась за свою судьбу. Возможно, Джафар не такой уж кровожадный варвар, как она считала раньше.
Однако в нем ощущались настойчивость и решимость в достижении цели, почти пугавшие Алисон, но казавшиеся неотъемлемыми чертами истинного бербера.
Как, впрочем, и гордость. Все воины обладали ею в полной мере, и даже женщины держались со спокойным достоинством, вызывающим восхищение. Но лишь Джафар отличался царственной уверенностью, присущей исключительно могущественным военачальникам. По его поступкам и поведению было очевидно, что он имеет полную и бесконтрольную власть над своими людьми. Сидя в спальне, Алисон часто слышала, как Джафар держит речь перед соплеменниками. Одетый в длинную джеллабу [4] , он сидел, скрестив ноги, и, выслушав всех по очереди, начинал говорить сам по-арабски либо на менее гортанном берберском. Он никогда не повышал голоса, не терял над собой контроль, однако его авторитет был неоспоримым. Алисон не сомневалась, что все его приказы беспрекословно выполнялись.
4
Одеяние арабов.
Часто наблюдая за Джафаром во время этих аудиенций или когда он уезжал куда-то по делу, Алисон смогла понять, каким образом он проводит жизнь. Днем он был бесконечно занят – и, если не вершил суд, обязательно проводил военные советы со своими «лейтенантами», должно быть, готовя очередное восстание против французов. Она внимательно прислушивалась к разговорам, хотя понимала одно слово из двадцати.
Он также проводил много часов в седле, хотя Алисон не знала, по делу или ради развлечения. Иногда, когда она сидела у выхода из шатра, рассматривая лагерь, удавалось разглядеть Джафара, галопирующего на вороном жеребце: по какой-то непонятной причине она всегда могла отличить его от других, высоких свирепых бедуинов в черных бурнусах. Он либо занимался выучкой коней, либо участвовал в диких берберских играх или соколиной охоте, судя по связкам дичи, привязанным к его седлу.