Повелитель железа (сборник)
Шрифт:
— Но что же мне теперь делать? — пробормотал Пьер Ламуль, обливаясь слезами.
— Стыдитесь! Больше вам нечего делать!
— Да-с! — наставительно сказал полковник, — не хорошо-с! Стыдно-с!
— Товарищи! — продолжай Эбьен взволнованным голосом, — кто из вас за войну, прошу поднять руки.
Ни одна рука не поднялась.
— Теперь товарищи, прошу поднять руки тех, кто против войны.
Все, кроме Какао, подняли руки.
— Абсолютное большинство голосов при одном воздержавшемся за непониманием, в чем дело, — прекрасно!
— Теперь товарищи…
Стук засова не дал ему докончить предложения.
Вошел симпатичный парень с честным и открытым лицом и, поставив посреди комнаты две миски, удалился.
— Почему-то в комнате запахло морем, — заметил Валуа.
Полковник Ящиков вдруг вскочил с места.
— Вобла, вобла! — кричал он, от радости приплясывая, — матушка ты моя, рыбешечка ненаглядная. Соскучилась-таки по мне, старику, приплыла-таки.
— Превосходный суп, — заметил Ламуль заискивающим тоном.
— Еще бы, после океанских хлебов.
— А что в другой миске?
— Какая-то каша — желтая.
— Ужели пшено? — вскричал полковник и тут же прибавил разочарованно, нет, маис какой-то… да и в рыбе я, кажется, ошибся… Нет, не наша это рыба… чужая рыба… тюрбо.
В течение нескольких минут все с жадностью ели.
Даже прекрасная Тереза, ничего раньше никогда не кушавшая, теперь с восторгом обсасывала вкусные, пахнущие синим простором, хвостики.
И вдруг в углу раздались странные писки, напоминающие те звуки, которые изрыгает из скрипки слепой скрипач, которому мальчишка вместо смычка подсунул одну ручную пилу. Это всхлипывала черная принцесса.
— Ах, черт возьми! — вскричал Галавотти, — бедняга не ест здешней пищи. Вы бы, сеньор, распорядились, а то еще, неровен час, похудеет наша красавица.
И он постучал по двери деревянной ногой.
— В чем дело? — раздался голос.
— Товарищ, — сказал Эбьен, — среди нас есть одна девушка, которая не ест этой пищи.
— Что же делать. Здесь как-никак темница, а не отделение дювалевского ресторана.
— Пищу, которую ей хотелось иметь, очень легко добыть. Я думаю, что миска дождевых червей вполне бы удовлетворила девушку.
Очевидно, часовой был очень удивлен столь необычным вкусом заключенных, ибо он немедленно загремел засовом.
Прекрасная Тереза заметила при этом, что Галавотти что-то тихо говорил на ухо Морису Фуко, а тот качал головой, указывая себе на желудок.
— Дождевых червей? — переспросил часовой.
— Ну да, вы знаете, что после дождя выползают черви. Ну, если нет дождевых, можно навозных. Ужа, наконец.
— И товарищ все это съест?
— Съест.
Часовой долго качал головой и наконец вышел, забрав миски.
— Ну, Морис, — пошутил Ламуль, — сейчас мы угостим вашу супругу.
— Пьюк! — сказал Морис, садясь рядом с Какао.
— В чем дело?
— Клюмс.
— Что за ерунда.
— Плюмс.
— Что вы ломаетесь!
— Пьюк, — возразил Морис, отодвигаясь от Какао, которая вдруг возымела намерение приласкать его.
В это время дверь отворилась, и часовой внес блюдо, полное червей. Другие часовые и человек в очках стояли, с любопытством заглядывая в камеру. Какао с жадностью взяла горсть червей, отжала их в своем темном кулаке и поднесла копошащийся пучок этих темных макарон к устам Мориса.
Заключенные, кроме Галавотти, ахнули от удивления.
Морис Фуко откусил кусочек червяка и проглотил его, сделав при этом такую гримасу, что все бабочки у него на лице, казалось, вот-вот улетят, захлопав крыльями.
— Как, и этот тоже ест червей? — изумился человек в очках.
— Ну, конечно, сеньор, ест! — вскричал Галавотти, — да еще как уплетает. Фиго, — обратился он к Морису.
— Фиго, — отвечал тот, — Вот видите… Я спросил его, что он больше всего любит на свете. Он ответил — жену, а после жены дождевых червей.
— Но ведь вы оба сказали всего одно слово.
— Мы понимаем друг с друга с полуслова… Он понял первую половину, а я вторую.
— Кто-нибудь состоит при них? — спросил человек в очках.
— Я состою, сеньоры, я состою. Я этим зарабатываю на хлеб. Они едят червей, а я зарабатываю хлеб. Очень интересное зрелище, поучительное и имеющее даже общественное значение. Вообразите, все начнут питаться червями; вот царь-голод остался без престола.
— Но почему же вы попали к нам в тюрьму?
— А это уж я вас должен спросить, а не вы меня.
— Но ведь вы же пришли вместе с этими белогвардейцами.
— Ничего подобного. Это было чистое совпадение… Просто я показывал моим дикарям здешние достопримечательности… Я — белогвардеец?.. Хорошенькая история. Видите ногу… Потерял на мировой бойне…
Человек в очках смутился.
— Чего же вы молчали?
— А у меня бывает… Последствия контузии. В двух шагах от меня лопнул чемодан, то есть не с бельем чемодан, а настоящий чемодан — из немецкой мортиры. Меня тогда скрутило, как штопор, и язык мой за что-то зацепился, кажется, за щитовидную железу… Ну, с тех пор он иногда и зацепляется… Вот и тут как раз зацепился, а эти ребята, пожалуй, легче бы объяснились с галками, чем с вами.
— У вас есть удостоверение личности и мандат на право демонстрации этих товарищей?
— Был мандат, даже два было, — сказал Галавотти, роясь в карманах, один мандат на него, другой на нее… Гм… А… я его потерял. Я так размахивал руками, что у меня все повылетело из карманов. Я сделаю публикацию… номера случайно помню. До свидания, товарищ, простите за беспокойство.
И, вытолкнув из темницы Мориса и Какао, Галавотти удалился, стуча деревяшкой.