Повелители марионеток
Шрифт:
Наверно, мне приходилось видеть столицу ночью чаще чем большинству людей, и я никогда об этом не задумывался. Но сегодня у меня возникло такое чувство, будто это "в последний раз". Только не от красоты сдавливало горло - от понимания, что там, внизу, под покровом мягкого света - люди, живые люди, личности, и все заняты обычными своими делами, любят, ссорятся, как кому нравится - короче, каждый делает, черт побери, что ему хочется, как говорится, под виноградником своим и под своей смоковницей, и никто не испытывает страха.
Я думал обо всех этих людях,
Но он планировал подобные штуки совсем для иных целей, и я это знал. Наше с ним дело - охранять безопасность людей, а вовсе не сбегать, когда приходится слишком туго.
Но сделать сейчас я все равно ни черта не мог. Я отвернулся от окна и подумал, что мне, пожалуй, не хватает компании. В комнате оказался стандартный каталог "эскорт-бюро" и "агентств моделей", какой можно найти почти в каждом большом отеле; я полистал его и захлопнул. Веселые подруги меня совсем не интересовали, я хотел видеть только одну-единственную девушку, ту самую, неприступную. Вот только где ее искать?
Я всегда ношу с собой пузырек с пилюлями "Темпус фугит" [время летит (лат.)] - встряска для рефлексов, не раз бывало, помогала мне справиться с трудными ситуациями. И что бы там ни писали всякие паникеры, эти пилюли вовсе не вырабатывали патологического пристрастия, как, например, гашиш.
Хотя, конечно, какой-нибудь пурист мог бы сказать, что я пристрастился, потому что я иногда принимал их, чтобы свободные сутки казались неделей отпуска. И мне нравилось легкое эйфорическое ощущение, которое они вызывали. Но главное - это свойство растягивать субъективное время в десять и более раз, дробить его на мельчайшие отрезки, за счет чего в те же календарные сроки можно прожить гораздо дольше. Да, разумеется, я знаю эту жуткую историю о человеке, который состарился и умер за один месяц, потому что принимал пилюли одну за другой, но я пользуюсь ими лишь изредка.
А может быть, тот человек знал, что делал. Он прожил долгую счастливую жизнь - не сомневайтесь, счастливую - и в конце концов умер тоже счастливым. Какая разница, что солнце вставало для него только тридцать раз? Кто ведет счет счастью и устанавливает правила?
Я сидел, глядя на пузырек с пилюлями, и думал, что там достаточно - по моему личному времени - года на два. Забраться бы в нору и закрыть вход...
Я вытряхнул на ладонь две штуки, налил стакан воды. Затем сунул их обратно в пузырек, нацепил пистолет и аппарат связи, вышел из отеля и направился в Библиотеку Конгресса.
По дороге остановился в баре и просмотрел последние новости. Из Айовы ничего не было, но с другой стороны, когда в Айове вообще что-нибудь случается?
В библиотеке я сразу прошел в справочный отдел и занялся каталогом, выискивая с помощью "мигалок" нужные темы: от "летающих тарелок" к "летающим дискам", потом к "проекту "Блюдце", через "огни в небе", "кометы", "диффузионную теорию возникновения жизни", две дюжины тупиковых маршрутов и всякую околонаучную муру для чокнутых. Где руда, а где пустая порода? Только со счетчиком Гейгера и определишь. Тем более, что самая нужная информация прячется, возможно, под семантическим кодом где-нибудь между баснями Эзопа и мифами о затерянном континенте.
Однако через час я все-таки подобрал целую стопку селекционных карточек, вручил их весталке за стойкой, и та принялась скармливать их машине. Наконец она закончила и произнесла:
– Большинство пленок, что вы заказали, уже выданы. Остальные документы доставят в зал 9-А. На эскалатор, пожалуйста.
В зале 9-А работал только один человек. Этот человек поднял голову и сказал:
– Ну и ну! Волк собственной персоной. Как ты меня вычислил? Я была уверена, что ушла чисто.
– Привет Мэри, - сказал я.
– Привет, - ответила она, - и всего хорошего. Я все еще не ласкова, и мне нужно работать.
Я разозлился.
– Знаешь что, грубиянка, тебе это может показаться странным, но я пришел сюда отнюдь не ради твоих, без сомнения, прекрасных глаз. Время от времени я тоже, случается, работаю. Но можешь успокоиться: как только мои пленки прибудут, я смоюсь отсюда к чертовой матери и найду себе другой зал. Пустой.
Вместо ответной вспышки она вдруг смягчилась.
– Извини, Сэм. Женщине порой приходится выслушивать одни и те же слова сотни раз. Садись.
– Нет уж, спасибо. Я все-таки пойду. Мне нужно работать.
– Останься, - попросила она.
– Видишь, тут написано: если ты унесешь пленки из того зала, куда они доставлены, сортировочная машина просто перегорит от натуги, а главный библиотекарь совсем рехнется.
– Я, когда закончу, верну их сюда.
Она взяла меня за руку, и я почувствовал, как у меня по коже побежали приятные теплые мурашки.
– Ну, пожалуйста, Сэм. Извини меня.
Я сел и ухмыльнулся.
– Теперь меня никто не заставит уйти. Я не выпущу тебя из вида, пока не узнаю твой номер телефона, адрес и настоящий цвет волос.
– Волк, - мягко сказала Мэри.
– Ты никогда не узнаешь ни одного, ни другого, ни третьего.
Она демонстративно уткнулась в визор проекционной машины, словно меня рядом и не было.
Труба пневмодоставки звякнула, и в приемную корзину посыпались заказанные кассеты. Я сложил их стопкой рядом с соседней машиной, но одна покатилась, ударилась в стопку кассет, что просматривала Мэри; и они рассыпались по столу. Я взял, как мне показалось, свою пленку, взглянул сначала на одну сторону, где стоял серийный номер и точечный код для селекторной машины, перевернул, прочел название и положил в свою стопку.