Повелители стрел

Иггульден Конн

— День еще не закончился, шаман. Женщины останутся в живых. Слишком старые и некрасивые разнесут вести, и по стране пойдет гулять страх.

— Как пожелаешь, мой повелитель, — сказал Кокэчу, его глаза блестели.

Чингису нравился Кокэчу. Хану нужны были умные люди, чтобы добиться всего, о чем он когда-то мечтал.

— Повелитель! — позвал один из нукеров.

Чингис резко обернулся и увидел, что юные воины Субудая сумели распахнуть северные ворота. Цзиньцы отчаянно защищались, и несколько Волчат упали, сраженные неприятелем. Краешком глаза Чингис заметил, что тумен Хасара во весь опор поскакал к городу. Хачиун со своими

людьми по-прежнему ждал у восточных ворот и с досадой смотрел, как братья входят в город.

— Вперед! — скомандовал Чингис, ударив лошадь пятками.

Рассекая воздух, он вспомнил, как когда-то скакал по родным степям. В правой руке Чингис держал длинное березовое копье — еще одно новшество. Пока только несколько самых сильных багатуров могли управляться с незнакомым оружием, хотя с каждым днем все больше воинов перенимали новый обычай. Окруженный верными соратниками, Чингис мчался к Линьхэ, подняв острие копья.

Он знал: будут еще города, но эти, самые первые, навсегда останутся в его памяти. С громкими воплями конники ворвались в ворота, расшвыривая цзиньских воинов, словно окровавленные листья.

В полной темноте Тэмуге подошел к юрте Кокэчу. Из-за двери доносился тихий плач. Юношу он не остановил. Ночь была безлунная, а Кокэчу сказал ему, что такое время лучше всего подходит для обучения. Вдали догорал разрушенный Линьхэ, улус затих после тяжелого дня.

Рядом с шаманской юртой стояла еще одна, низкая и тесная. Тэмуге пришлось заползать в нее на коленях. Внутри горел единственный тусклый светильник, от густого дыма у Тэмуге сразу же закружилась голова. Кокэчу сидел, скрестив ноги, на черном шелковом ковре. Все убранство юрты он получил от Чингиса, и Тэмуге ощутил зависть, смешанную со страхом.

Кокэчу позвал его, и он пришел. Не спрашивая разрешения, юноша сел напротив шамана. Глаза Кокэчу были закрыты, он почти не дышал. Тишина угнетала Тэмуге, он вздрогнул при мысли о том, что проникающий в легкие дым наполнен злыми духами. На двух медных блюдцах курились благовония. Интересно, в каком городе их отыскали? В монгольских юртах появилось множество странных вещей, предназначение которых мало кто знал.

Тэмуге закашлялся — слишком много дыма вдохнул. Голая грудь Кокэчу дрогнула, он поднял веки и стал смотреть как бы сквозь Тэмуге. Потом сфокусировал взгляд и улыбнулся. Под глазами шамана залегли глубокие тени.

— Ты давно не приходил ко мне. Луна сделала полный круг, — произнес шаман хриплым от дыма голосом.

Тэмуге отвернулся.

— Я сомневался. Кое-что из сказанного тобой… слишком тревожно.

— Дети боятся темноты, взрослые — власти, — отрывисто рассмеялся Кокэчу. — Она притягивает, но может поглотить. Играть в эту игру нелегко.

Он пристально смотрел на Тэмуге, пока тот не поднял взгляд, поморщившись, словно от боли. Немигающие глаза Кокэчу странно поблескивали, зрачки потемнели и расширились.

— А разве сегодня ты пришел не затем, чтобы вновь погрузить руки во тьму? — прошептал шаман.

Тэмуге глубоко вздохнул. Дым больше не раздражал легкие, голова стала пустой, и юноша ощутил уверенность.

— Мой брат хан сказал, что, пока я был в Баотоу, ты нашел предателя. По его словам, ты чудесным образом угадал его среди нескольких воинов.

— С того времени многое изменилось, — ответил Кокэчу, пожав плечами. — Я чуял его вину. Ты тоже можешь этому научиться.

Усилием

воли Кокэчу собрался с мыслями. Он привык к дурманящему дыму и мог вдыхать его гораздо дольше, чем Тэмуге, но сейчас перед его взором уже начали появляться яркие вспышки.

Тэмуге чувствовал, как все тревоги уходят прочь, пока он сидит с этим необыкновенным человеком, от которого по-прежнему пахнет кровью. Заплетающимся языком юноша прошептал:

— Чингис рассказывал, что ты положил руки на голову предателя и говорил на древнем языке. Предатель закричал и умер без единой раны.

— И ты бы хотел научиться этому? Здесь нет никого, кроме нас, не стесняйся. Скажи, ты ведь этого хочешь?

Тэмуге слегка сгорбился, его руки коснулись шелкового ковра, он отчетливо ощущал, как скользит под пальцами гладкая ткань.

— Да, я хочу, чтобы ты меня научил.

Кокэчу улыбнулся, обнажив темные десны. На самом деле он не знал, правильно ли определил предателя и, вообще, был ли предатель среди братьев. В руке, которую Кокэчу положил на голову несчастному, он сжимал кусочек воска с двумя зубами и ядовитой железой смертельно опасной змеи. Шаман долго охотился за ней, рискуя собственной жизнью. Кокэчу довольно хмыкнул, вспомнив выражение благоговейного ужаса на лице хана, когда тот увидел, как жертва бьется в судорогах от одного прикосновения. Несчастный почернел и распух перед смертью — никто не заметил под его волосами двух маленьких ранок. Кокэчу выбрал его из-за цзиньской девушки, которую воин взял в жены. Она ходила за водой мимо юрты шамана и пробудила в нем вожделение. Когда Кокэчу попытался овладеть красавицей, та отвергла домогательства, словно была ему ровней, а не простой рабыней. Шаман рассмеялся — перед смертью ее муж все понял, Кокэчу увидел это по его глазам. Теперь Кокэчу боялись и уважали. Другие шаманы не осмеливались оспорить его превосходство после того, как он показал свою силу. Кокэчу не испытывал чувства вины. Он знал, что его предназначение — быть рядом с великим ханом, торжествовать над врагами. Если для этого понадобится убить тысячу человек, его рука не дрогнет.

Кокэчу заметил, что взгляд Тэмуге стал бессмысленным от густого дыма. Шаман стиснул зубы, отгоняя благодушное настроение. Сейчас нужен ясный ум, нужно покрепче привязать к себе ханского брата, да так, чтобы тот никогда не смог освободиться.

Кокэчу сунул палец в небольшой сосуд, достал немного темной блестящей пасты, в которой чернели крошечные зернышки. Другой рукой раскрыл Тэмуге рот и размазал массу по языку юноши. От горечи Тэмуге поперхнулся. Сплюнуть он не успел — все во рту занемело. Он услышал за спиной шепот и завертел головой, пытаясь определить источник звука.

— Погрузись в свои самые темные мысли, Тэмуге, — прошептал шаман. — Я поведу тебя. Нет, лучше я поделюсь с тобой своими кошмарами.

На рассвете Кокэчу выбрался из юрты, его халат покрывали пятна пота. Тэмуге остался лежать без памяти на шелковом ковре. Шаман знал, что юноша проспит почти весь день. Сам Кокэчу не пробовал темную пасту, боялся наговорить лишнего перед Тэмуге. Шаман не желал из-за неосторожных слов оказаться в чьей-либо власти, особенно сейчас, когда перед ним прекрасное будущее. Он несколько раз глубоко вдохнул, чувствуя, как мысли проясняются от холодного воздуха. Одежда и тело пропахли сладким дурманящим дымом, и Кокэчу хихикнул, подходя к своей юрте.