Повелители стрел
Шрифт:
— Не больше троих на одну веревку, — предупредил Хасар, соскальзывая вниз. Он повис, а затем уперся ногами в обледеневшую скалу. — Спустите еще несколько веревок, иначе провозимся всю ночь.
Он отдавал приказы, чтобы скрыть собственное волнение, прятал страх под маской невозмутимости. Монголы столпились у обрыва, смотрели, как Хасар медленно ползет вниз. Те, кто стоял ближе, готовили еще один спуск, связывали вместе несколько арканов, а один из воинов кивнул товарищам, лег на живот, схватился за дергающуюся веревку, на которой висел Хасар, и тоже исчез за краем обрыва.
Чингис с нетерпением ждал рассвета. Он послал к ущелью своих людей, велев проникнуть как можно дальше, и некоторые вернулись с арбалетными стрелами, застрявшими в кольчугах. Последний лазутчик прискакал в улус на закате, из его спины торчали две стрелы. Одна пробила железные доспехи, кровь из раны текла по ноге воина, капала на вздымающиеся бока лошади. Чингис выслушал донесение и только потом разрешил перевязать рану.
Цзиньский военачальник оставил проход через ущелье открытым. Прежде чем лазутчика ранили, он успел заметить две огромные крепости, нависшие над тропой. Чингис не сомневался — воины в них готовы уничтожить любого, кто дерзнет приблизиться. И все же почему ущелье не перекрыли? Видимо, командующий цзиньской армией уверен, что Чингис бросится в лобовую атаку, монголы попадут в окружение и будут разбиты.
Хан знал, что в самом начале ширина прохода примерно два ли, но потом проход сужается, и под крепостями расстояние между скалами можно измерить парой десятков шагов. От одной мысли, что его войско застрянет в таком узком месте и не сможет прорваться вперед, Чингису стало нехорошо, он с трудом подавил тошноту. Хан сделал все, что мог, и его братья неожиданно нападут на врагов, как только станет светлее. Их уже не отзовешь назад, даже если в последнюю минуту Чингис придумает что-нибудь получше. И Хасар, и Хачиун далеко, скрыты горами и снегом.
По крайней мере, метель стихла. Чингис посмотрел на небо, перевел взгляд на толпу пленников, которых согнал к устью ущелья. Они пойдут перед его войском, примут на себя цзиньские стрелы и дротики. Если из крепостей будут лить раскаленное масло, в первую очередь оно попадет на пленных.
Стояла глубокая ночь, но Чингису не хотелось спать, он несколько раз глубоко вдохнул морозный воздух и почувствовал, как холод проникает в легкие. Рассвет был уже близок. Хан еще раз мысленно вернулся к своим планам, проверяя, все ли сделано как надо. Люди хорошо накормлены, так сытно они не ели уже несколько месяцев. Сначала в ущелье войдут опытные воины в прочных доспехах. В первые ряды Чингис поставил копьеносцев — они будут гнать пленников. За копьеносцами двинутся Волчата Субудая, потом — тумены Арслана и Джелме, двадцать тысяч закаленных ратников, которые не побегут назад, каким бы жестким ни было сражение.
Чингис вытащил отцовский меч, рукоять в виде волчьей головы блеснула в свете звезд. Крякнув от усилия, хан резко взмахнул мечом. В улусе было тихо, но за происходящим наверняка наблюдали сотни глаз. Чингис начал серию упражнений, которым его научил Арслан, — они помогали растянуть мышцы и укрепляли тело. Похожим образом монах Яо Шу тренировал ханских сыновей, закалял их, подобно клинкам. Чингис взмок, пока выполнял определенную последовательность взмахов. Его движения уже не отличались прежней стремительностью, но тело все еще было гибким, несмотря на застарелые шрамы, и хан стал сильнее и ловчее.
Чингис решил не ждать рассвета, а пойти к женщине, чтобы избавиться от нервного возбуждения. Первая жена, Бортэ, наверное, уже спит у себя в юрте, окруженная сыновьями. Вторая жена еще кормит маленькую дочку. При мысли о белой груди Чахэ, тяжелой от молока, лицо Чингиса прояснилось.
Он вложил меч в ножны и отправился к юрте тангутки, возбуждаясь от предвкушения. Чингис шагал по улусу и усмехался. Горячая женщина и ожидание битвы. Как прекрасно быть живым в такую ночь!
Чжи Чжун у себя в шатре потягивал теплое рисовое вино. Спать ему не хотелось. Стояла зима. Старый военачальник подумал, что сможет провести самые холодные месяцы со своим войском в полевых условиях. Мысль ему понравилась. В Яньцзине у него было три жены и одиннадцать детей, так что дома о покое приходилось только мечтать. Походная жизнь, как ни странно, вовсе не тяготила генерала. Он услышал, как в темноте дозорные тихо обмениваются паролями. На душе стало легко. Чжи Чжун всегда с вечера страдал бессонницей и был в курсе слухов, что ходили в войске: дескать, полководец способен бодрствовать по нескольку ночей подряд. Вероятно, пищу таким слухам давал свет, пробивавшийся сквозь тяжелую ткань шатра. Иногда Чжи Чжун засыпал, не погасив ламп, а его телохранители благоговейно полагали, будто он, подобно высшему существу, не нуждается в отдыхе. Чжи Чжун их не разубеждал. Командовать должен тот, кто не выказывает слабостей, свойственных простым смертным.
Полководец размышлял о своей огромной армии и обо всех предпринятых приготовлениях. Одни только мечники и копейщики численностью превзошли монгольское войско. Потребовалось опустошить все амбары с продовольствием в Яньцзине, чтобы прокормить столько человек. Купцы лишь стенали, не веря своим глазам, когда Чжи Чжун показывал им бумаги, подписанные императором. Генерал улыбнулся своим воспоминаниям. Эти жирные торговцы зерном думали, что в городе никто им не указ. Генерал напомнил, в чьих руках власть. Без войска их роскошные дома ничего не стоят.
Генерал подумал, что придется разорить крестьян на две тысячи ли вокруг, чтобы содержать двухсоттысячную армию всю зиму, и покачал головой. А у него есть выбор? Никто не сражается зимой, но разве можно оставить проход через перевал без охраны? Даже юный император понимает, что до начала боевых действий могут пройти месяцы. Зато когда весной монголы двинутся на Яньцзин, он будет ждать их выхода из ущелья.
«Интересно, а у их хана возникают трудности с продовольствием для войска?» — лениво спросил себя цзиньский полководец. Вряд ли. Возможно, дикари пожирают друг друга и считают человечину лакомством.
Холодный ночной воздух проник в шатер, Чжи Чжун вздрогнул и поплотнее закутал в одеяла свои широкие плечи. Все изменилось с тех пор, как не стало старого императора. Чжи Чжун был ему бесконечно предан, благоговел перед ним. Когда он умер во сне после долгой болезни, мир содрогнулся. Полководец печально покачал головой. Сын совсем не похож на отца. Для людей из поколения генерала существовал только один император. При виде желторотого юнца на императорском троне Чжи Чжун почувствовал, что его жизненные принципы рушатся. Наступил конец целой эпохи. Наверное, со смертью императора ему, генералу, следовало уйти в отставку. Это было бы правильное и достойное завершение карьеры. А он остался, хотел посмотреть, как справляется новый император. А потом явились монголы. Отставку пришлось отложить по крайней мере еще на год.
Мороз крепчал. Чжи Чжуна уже пробирало до костей. Он поморщился — и вспомнил, что монголы совсем не мерзнут. Они переносят холод, подобно лисицам, им достаточно одного слоя меха. Генерал презирал монголов. За свою короткую жизнь они ничего не создали и ничего не добились. При старом императоре дикари знали свое место, однако мир изменился, и теперь они смеют угрожать великому городу. Чжи Чжун решил, что, когда сражение закончится, он будет безжалостен. Если разрешить цзиньским воинам бесчинствовать в стойбищах, монгольская кровь сохранится в тысячах ублюдков. Он не допустит, чтобы они расплодились, как вши, и стали снова представлять опасность для Яньцзина. Не успокоится, пока не убьет всех кочевников до единого и не опустошит их земли. Выжжет их дотла; если в будущем какие-нибудь племена осмелятся восстать против Цзинь, пусть воспоминание об участи монголов удержит их от коварных замыслов. Лучшего дикари не заслуживают. Возмездие будет кровавым и окончательным, и, кто знает, может, благодаря ему генерала Чжи Чжуна запомнят на века. Он принесет гибель целому народу. «Своего рода бессмертие», — подумал военачальник. Мысль генералу понравилась. Лагерь уже давно погрузился в сон, а Чжи Чжун все размышлял. Он сомневался, что вообще заснет этой ночью, и потому решил не гасить светильники.