Повелители стрел

Иггульден Конн

— Хорошие кони! Когда закончим, я выберу первым!

Те, кто услышал его, рассмеялись, затем ударили пятками уставших лошадей и легким галопом поскакали навстречу врагу, низко пригнувшись в седлах. Субудай остался удерживать позицию у входа в ущелье. Монголы уже мчались во весь опор, когда две лавины всадников столкнулись.

Командующего отрядами цзиньской кавалерии убили почти сразу. Под топот копыт его людей срубали на полном скаку. Мечи тех, кто пытался дать отпор, рассекали воздух, не находя цели, — монголы ловко увертывались от ударов. Они учились этому всю жизнь. Чингис гнал своего коня в самую гущу вражеских всадников, рука, держащая меч, ныла от усталости. Казалось, цзиньцам нет числа.

На бедре Чингиса, под разбитыми доспехами, кровоточила свежая рана. От очередного удара хан покачнулся, увидел над собой бледное небо. Он не упал, просто не мог упасть в самый разгар сражения. Где-то раздались крики — это воины Хачиуна налетели на цзиньцев с тыла. Интересно, успеют ли они с братом встретиться или погибнут раньше, подумал хан. Врагов слишком много. Чингис уже не надеялся остаться в живых, и от мысли о близкой смерти на душе вдруг сделалось легко. Стремительный галоп сквозь вражеские ряды стал наслаждением, принес радость. Чингис представил, что отец скачет рядом. Старик наверняка бы им гордился. О лучшей доле не приходилось и мечтать.

Дерево наконец разрубили на три части, убрали с дороги. Монгольские воины медленно выезжали на заледенелую равнину, мрачные, полные решимости отомстить за своего хана. Джелме и Арслан скакали впереди, оба приготовились к бою. Настороженно смотрели на реявшие вдалеке цзиньские стяги и знамена.

— Знаешь, Джелме, я бы не стал менять свою жизнь, даже если бы мог, — сказал Арслан сыну. — Все равно был бы здесь.

— А куда бы ты делся, отец? — с улыбкой ответил Джелме.

Он натянул тетиву и глубоко вздохнул, прежде чем выпустить первую стрелу.

Чжи Чжун растерянно наблюдал, как расчистили проход, как из ущелья вырвались двадцать тысяч свирепых воинов. Богам было угодно не отдавать монгольского хана в руки цзиньцев. Всадники Чжи Чжуна сражались с небольшим отрядом, окружившим своего хана, а в это время основные силы монголов налетели на цзиньцев, вспороли их ряды — так тигр вспарывает брюхо бегущему оленю. Странно, думал генерал, дикари вроде никак не связываются друг с другом во время битвы, однако действуют сообща, словно единое целое. А ему, Чжи Чжуну, приходится все решать самому, в одиночку командовать целой армией. Чжи Чжун потер глаза, вглядываясь в тучи снежной пыли, клубившейся над местом сражения.

Отряды пикинеров разбиты, кое-кто из воинов покинул поле битвы, только темные точки виднеются вдалеке среди холмов. Есть ли у генерала хоть малейшая возможность победить? Военные хитрости кончились, дело дошло до боя на равнине. Ничего, войско цзиньцев пока превосходит монголов численностью.

Генерал отдал приказы гонцам, посмотрел, как они во весь опор несутся через равнину. Выбравшиеся из ущелья монголы всаживали в его людей одну стрелу за другой, в самой середине цзиньской армии появилась брешь. От безжалостной точности дикарей цзиньцы отступили, сбились в кучу, хотя следовало держаться порознь. Чжи Чжун вытер со лба холодный пот, увидев, с какой легкостью, точно с безоружными, вражеские всадники расправляются с его пикинерами. Монголы разбились на отряды по сто человек, нападали со всех сторон, стреляли, раздирали его войско в клочья.

Казалось, не прошло и пары мгновений, как генерала заметили воины из одной сотни. Их лица оживились при виде тяжелых боевых знамен вокруг командного шатра. Почти сразу дюжина монголов обратили натянутые луки в сторону главнокомандующего, а остальные дергали за поводья, поворачивая лошадей. «Не слишком ли они близко?» — испугался генерал. Его шатер окружали десятки телохранителей, но остановить шквал стрел им было не под силу. Чжи Чжуну вдруг пришло в голову, что эти степняки похожи на злобных демонов. Он перепробовал все уловки, однако не смог их остановить. Многих монголов ранили, но, похоже, они не чувствовали боли, когда окровавленными руками натягивали луки и пятками подгоняли лошадей.

Стрела ударила Чжи Чжуна в грудь, застряла между железных пластин. Из его горла вырвался крик. Громкий вопль словно выпустил на волю тщательно скрываемый страх, самообладание покинуло генерала, он окликнул охрану, рывком повернул коня и пригнулся в седле. Над головой военачальника свистели стрелы, сея смерть в рядах его людей и наводя ужас. Он пришпорил коня, пустил его в галоп и ускакал с поля брани, оставив телохранителей далеко позади.

Генерал не смотрел на воинов, которые округлившимися глазами следили за его бегством. Многие бросали оружие и следовали его примеру. Кое-кто замешкался — и попал под копыта его лошади. От ледяного ветра у Чжи Чжуна слезились глаза, ему хотелось только одного — оказаться как можно дальше от свирепых монголов. Его армия потерпела сокрушительное поражение, началась резня. Монголы убивали императорских воинов до тех пор, пока не устали, а губы их лошадей не побелели от пены.

Командиры цзиньских подразделений трижды пытались сплотить своих людей, но безуспешно. Пользуясь тем, что на равнине уже не так тесно, отряды Чингисхана подоспевали как раз вовремя, чтобы разогнать цзиньцев. Когда последние стрелы Джелме поразили врага, монголы пустили в ход копья. Чингис заметил бегство цзиньского военачальника и больше не чувствовал боли от глубоких ран. Солнце поднималось все выше и выше над полем битвы, и к полудню вся императорская армия полегла грудами окровавленных тел. Уцелевшие воины разбегались, монголы преследовали их, настигали, крушили.

По пути к императорской столице помутнение рассудка, заставившее генерала трусливо бежать, исчезло. Звуки боя затихали вдали. Лишь однажды Чжи Чжун оглянулся на бурлящую массу людей, бившихся не на жизнь, а на смерть, и его охватили стыд и гнев. Некоторые телохранители последовали за генералом. Несмотря на поражение, они были по-прежнему ему верны. Без единого слова суровые воины окружили командующего. К воротам Яньцзина подъехал отряд почти в сотню всадников.

В одном из тех, кто скакал рядом, Чжи Чжун узнал командира гарнизона из Баотоу. Поначалу генерал не мог вспомнить его имени — мысли беспорядочно метались. Небольшой отряд уже приближался к городу, и Чжи Чжун усилием воли заставил себя успокоиться. Лю Чжан. Наконец-то он вспомнил: этого человека зовут Лю Чжан.

При виде высоких стен и крепостного рва генерала бросило в пот. После сумятицы на поле битвы и резни, еще свежих в его памяти, Яньцзин выглядел на удивление мирным, казалось, он медленно просыпается в ожидании нового дня. Чжи Чжун опередил гонцов — император еще ничего не знал о сокрушительном разгроме своей армии всего лишь в сорока ли от города.

— Ты хочешь, чтобы тебя казнили, Лю Чжан? — обратился генерал к воину, скакавшему рядом.

— У меня семья, господин, — ответил тот, побледнев.

Он понимал, с чем придется столкнуться.

— Тогда слушай меня и следуй моим приказам, — велел Чжи Чжун.

Городская стража узнала генерала сразу, и на ров опустили тяжелый подъемный мост. Чжи Чжун повернулся в седле, громким голосом отдавая приказы своим людям.

— Нужно предупредить императора, — сердито сказал он. — Соберем городскую стражу и нанесем ответный удар!

Слова военачальника возымели действие — ошеломленные поражением люди выпрямились, расправили плечи. Они по-прежнему верили, что их генерал изменит ход битвы и спасет Цзинь. Едва Чжи Чжун въехал в город, лицо его приняло бесстрастное выражение. Копыта цокали по мостовой. Он проиграл. Нет, хуже — позорно бежал.