Повелительница Бурь. Книга 1
Шрифт:
Кристине понравился этот кабинет, наверное, потому что он был привычен.
Третий кабинет был длинным – до окна Кристина шла и шла – однако абсолютно пустой. Заметив удивленный взгляд ученицы, Повелительница Бурь объяснила:
– Сейсмология и океанография требуют разных макетов. Создам, когда придет необходимость. А вот места нам нужно много. Идеальный кабинет! – Повелительница Бурь направилась к выходу. – Ну а теперь пойдем и насладимся по-настоящему небесными блюдами. Люблю делать дела по пути в столовую. Они всегда удачны! – воскликнула Повелительница Бурь.
Кристина не знала,
Наставница не обманула. Дымящиеся кастрюльки с супами, курицей, мясными кебабами манили сесть за стол. Кристина рассматривала разноцветные салаты, фрукты и мармелад.
– Прошу заметить, что все можно есть без страха потолстеть: в сладком мармеладе нет ни капли сахара. И вообще вся еда – чистая, но насыщающая магия. Именно это я по достоинству оценила, когда переселилась на облака. На Земле до сих пор недоступно…
– А во Дворце есть повара? – Кристина даже посмотрела по сторонам, надеясь увидеть кого-нибудь еще.
– Были, но очень давно. Теперь едой и уборкой управляет технический специалист. Удаленно управляет. Но меню составляю я.
– Моей маме бы понравилась такая система, – ответила Кристина. Ей тоже все нравилось и не терпелось попробовать насыщающую магию.
Вернувшись в комнату, Кристина снова огляделась: теперь она увидела многое из того, что не заметила раньше. Над письменным столом предусмотрительно повесили несколько стеллажного вида полок, пока что пустых. Полки висели так, что оставался целый квадрат пустой стены. Девочка подошла поближе и провела по стене рукой – зеркальная поверхность отличалась особой гладкостью.
«Может быть, доска или встроенный монитор», – догадалась Кристина.
На стене над неширокой кроватью светлого дуба (несколько разноцветных подушек так и приглашали разлечься и расслабиться) появилось расписание. Может быть, оно висело и раньше, да Кристина не заметила в суматохе приезда. Кристине полагался выходной в среду и в воскресенье, потому что в эти дни значилось «Самостоятельная работа». Первое занятие начиналось в 11. В час дня у девочки будет полчаса на обед, а затем еще несколько занятий. Зато после семь часов вечера можно было отдыхать снова. Занятия по метеорологии занимали три дня в неделю. Девочка отметила, что во вторник и четверг придется мучиться с климатическими особенностями Земли. Лучше бы естественные науки стояли с самого утра: изучать формулы вечером представлялось безрадостным. Но ничего не поделаешь.
Мама всегда повторяла ей, когда они всей семьей ночевали в гостях или в отелях: «Спишь на новом месте – приснись жених невесте». Женихов Кристине пока ни разу не приснилось, но она надеялась, что во Дворце сможет хорошенько выспаться и не ворочаться до двух часов ночи, не смыкая глаз.
Кровать, видимо, тоже была какая-то облачная, потому что Кристина еще не помнила, чтобы так утопала в матрасе. Она мгновенно уснула, даже не успев подумать, что ей завтра предстоит.
***
За десятки километров от Дворца на стол в одном кабинете на самом верху круглой башни мягко ложились исписанные листы.
Отчет №153 о Выборе Повелительницы Бурь
Отчет №154 о процедуре передачи полномочий Кристине Леонидовне Левченко
Постановление №9 о верификации Процесса Выбора
Листы все падали и падали, напечатанные невидимой рукой. Стопка этих бумаг позволила бы спрятаться за ними даже самому высокому человеку в мире. Наконец, последний документ упал на самый верх.
Его взяли тонкими пальцами и стали изучать, поудобнее надев элегантные очки в тигровой оправе.
– Нет, – протянул скрипучий голос. – Нельзя провести закон, созданный тысячелетия назад. Так не бывает. Вы нашли возможность, а мы найдем, как восстановить справедливость.
Глава 3. 1942 год. Ленинград
Когда началась война, моя мама работала в Эрмитаже, поэтому мы с сестрами задолго до многих знакомых знали, что будет война: все работники еще в 1939 году готовили коробки, чтобы эвакуировать ни в чем не повинные произведения искусства в безопасное место.
23 июня 1941 год, помню, мама ушла на работу, хотя должна была отдыхать, потому что выходной отменили. У всей страны отменили выходной на целых 4 года. И мама целыми днями помогала сворачивать, упаковывать, складывать в коробки, не разгибая спины, так что приходила домой почти буквой Г, а я разминала ей спину.
И когда кольцо блокады сомкнулось, нас хотели вывезти в эвакуацию, но мама не согласилась. Она не могла, да и не хотела уезжать: невозможно было оставить эти усталые позолоченные рамы, встревоженные скульптуры и голодные редкие книги.
Потом напишут, что жизни в Эрмитаже замерла, но это не так, ведь мама рассказывала: в музее велись научные разговоры, каждый день неслась охранная служба. А когда затопило один из подвалов и фарфор плавал в воде и песке, мама искренне плакала: видеть экспонаты, еще так недавно гордо стоявшие в светлых залах, грязными и залитыми водой оказалось невыносимо.
Невыносимо было и видеть родной город с поникшими, но не сдавшимися крышами. Он мерз, как и все его оставшиеся жители, во время суровой зимы 1942 года.
Нам-то еще повезло: у меня было еще только две сестры. А вот у наших соседей было четверо детей, а младшему из них исполнилось три месяца. Он истошно кричал весь день, а я только просила, обращаясь к кому-нибудь там, в небе, чтобы стало полегче.
В городе почти не осталось домашних животных. У всех наших соседей до войны звуки радио прерывались радостным лаем, чириканьем и требовательным «мяу!». Однако теперь стояла тишина.
Он явился поздним вечером. В голодной тишине его «мяу!» произвело тот же эффект, что и салют прямо под окнами в будний день. Кот был упитан и хорош собой, глядел своими зелеными глазами прямо в глаза и, кажется, понимал русский язык.