Повелительница грозы
Шрифт:
– Ты на часы смотрел? – Голос у мамы зазвенел, как туго натянутая струна.
Андрей честно посмотрел. Поздновато, конечно…
– Ларек – круглосуточный! – сообщил он.
– При чем тут ларек! – взвилась мама. – На улице темно! Там может быть что угодно!
– Стадо крокодилов под подъездом в засаде сидит – зубы точат, чтоб быть в боевой готовности, когда я покажусь! – фыркнул Андрей. – Родители! Сколько можно! Сами замучились, меня замучили! Думаешь, я не понимаю, почему у тебя истерика? – накинулся он на мать. – Я там в комнате лежу, как бревно: капельницы, одного врача привезли, второго, в аптеку, из аптеки,
– Андрей, ну что ты такое говоришь! – немедленно перебила его мама. – Ну устала я немножко, расстроилась… – Она стала быстро вытирать заплаканное лицо краем фартука. – В любом случае это не повод тебе ходить за хлебом! – Ее передернуло, словно Андрей собирался заняться чем-то неприличным.
– Так что, я теперь, как в тюрьме?! И не выйду никогда? – возмутился Андрей.
– Вот поедешь в Америку, там и будешь…
– За хлебом ходить? – неожиданно буркнул отец. – Он как будто уже в Америке! – И в ответ на непонимающий мамин взгляд объяснил: – У тебя все лицо в боевой раскраске, как у индейца на тропе войны.
Она глянула на свое отражение в витрине кухонного шкафа – кисель изукрасил не только фартук, но и все ее лицо ярко-малиновыми полосами. Она вскочила и ринулась в ванную умываться.
– Я, может, еще ни в какую Америку и не поеду – ответа пока нет! – мрачно буркнул Андрей.
– Мне кажется, у тебя неплохие шансы. Насчет Америки, – уточнил отец. – А сейчас на меня не рассчитывай. Если я тебя отпущу, она скажет, что я ради своего желудка готов сына на смерть послать!
– Ну па-ап…
– Крутись сам. – Отец вскинул руки, точно сдаваясь.
Андрей немного подумал:
– Ну хоть денег-то дашь?
Когда мать вышла из ванной, Андрей уже надевал ботинки.
– Андрей! Я что сказала!
– Мам… Я не могу всю жизнь просидеть взаперти только потому, что один раз со мной случилось что-то плохое! – Он вытащил из коридорного шкафа пакет для хлеба. – А если ты боишься, нечего меня в Америку отправлять – там змей больше ста видов, и все ядовитые! – И он взялся за дверной замок.
– Ты видишь, сын меня не слушается! Немедленно запрети ему! – Мама кинулась к отцу.
– А в Америке… – занудно-склочным тоном сообщил Андрей, – не будет ни папы, ни мамы, запрещать некому, придется своей головой думать! – И он решительно отпер дверь. На пороге обернулся и, проникновенно глядя на мать, попросил: – Только пожалуйста, когда я приду, не давай мне больше ни «сладенького киселика», ни твоего «полезного бульончика»! Мяса хочу – во-от такой кусок! – И он развел руки, как рыбак, демонстрирующий, какую гигантскую рыбу поймал.
Когда он захлопывал за собой дверь, услышал голос отца:
– Дорогая, по-моему, он уже выздоровел!
– Прум-пум-пум! – торжествующе пропел Андрей и побежал вниз по лестнице. Лифтом он не пользовался никогда – из-за окон. В элитном доме, куда они переехали всего год назад, окна на площадках совсем не походили на замызганные лестничные оконца обычных домов. Огромные, во всю стену, от пола до потолка, а главное – вид! Дом стоял на набережной, у самого Днепра, и Андрей уже год смотрел – насмотреться не мог! Спускаешься-подымаешься, лестничные пролеты идут по спирали, и в окнах то появляются, то исчезают река и островок посредине. Летом Днепр искрится, переливается на солнце, остров весь зеленый, крохотная пряничная церквушка на мысу, над самой водой… И мост идет с набережной на остров. Зимой, когда падал снег и перила укрывались снеговыми валиками, мост становился еще красивее – словно его нарисовали белой краской по темной бумаге. Андрей остановился на третьем этаже, вглядываясь в ночь – сияла подсветка аттракционов на острове, а еще дальше сплошным золотым поясом городских огней сверкал противоположный берег. Андрей немного полюбовался и побежал вниз.
Прежде чем открыть дверь парадного, он на мгновение остановился. Родителям он, конечно, не говорил, но на самом деле тоже побаивался выходить на улицу. А кто бы не боялся после всего, что было? Особенно после того, как в больничной палате змея разрастаться начала! А ведь ту змею потом так и не нашли – исчезла! Врач, даже не бледный, а серый, как стены в их больнице, лепетал насчет неизвестного яда, вызвавшего массовые галлюцинации. Отец, кажется, поверил – или сам себя убедил. Андрей – нет. Отравили-то его, а змею видели минимум три человека! И странный разговор с Хортицей… Девочка шла к нему, потом вдруг забормотала что-то странное и отключила мобилу. Попозже перезвонила, но теперь она так же твердо отказывается приходить к нему, как и он к ней. Как будто тоже по дороге змей встретила!
Ну так что, и правда торчать в квартире на радость маме? Андрей решительно выдохнул – и взялся за ручку двери…
После долгого сидения дома свежий зимний воздух накинулся на него, почесал в носу, заставив чихнуть. Хорошо, что не при матери, а то б чих немедленно был объявлен симптомом смертельной болезни! Размахивая шелестящим пакетом, Андрей перешел пустынную по вечернему времени дорогу и направился к ярко освещенному ларьку. На душе стало легко. Все хорошо, все в порядке, из-за чего, спрашивается, панику поднимать? Ларек – вот он, пять минут – и он дома. Андрей сунул деньги в окошко, кинул в пакет черствый батон. Тепер уже идти домой не хотелось. Андрей стоял и бессмысленно улыбался грязноватому от постоянного смога ночному небу, потемневшему снегу, редким деревцам… Как мало надо человеку для полного кайфа! И никаких Америк…
– Да, тут вам точно не Америка! – с глубокой обидой сообщил смутно знакомый голос. – В Америке-то, если с собаками гуляешь, так убирать за ними надо! Совочки специальные с собой носят, я в кино видела! Вот это я понимаю – культурные люди!
– Но мы же вам доплачиваем за наших собак! – послышался вальяжно-укоризненный голос. Этого Андрей узнал сразу – сосед со второго этажа. И собака у него точно есть – здоровенный мастиф, вроде мехового чемодана на ножках.
– За собак – да! А за лошадей? – взвизгнула дворничиха.
Заинтересовавшись, Андрей обогнул ларек… и застыл как вкопанный. На чахлой бульварной аллее возле их дома пасся гнедой конь. Здоровенный битюг-тяжеловоз, с широкой, как диван, спиной. Негромко позвякивала закрывающая бока кольчужная сетка, покачивался притороченный к седлу меч, брякали железяки на вьюках. Конь раскапывал снег коваными копытами размером с суповую тарелку, негромко фыркал, явно недовольный меню из мерзлой прошлогодней травы. Выражение его морды вполне соответствовало знаменитому изречению Карлсона: «Попадешь к вам в дом, научишься есть всякую гадость!» Чуть дальше на газоне возлежала оставленная конем куча. Соседский мастиф глядел на кучу с задумчивым уважением, дворничиха – с неприкрытым возмущением.