Повенчанные небесами, или Моя маленькая тайна
Шрифт:
— А убиваться чему? — парирует в тон Аличева.
— Дана, я беременна от мужа сестры…
— Ох, елки-палки! — восклицает с наигранным ужасом. В отличие от меня, она совершенно не видит никакой проблемы. — Что ты заладила одно и то же? Во-первых, — подруга демонстративно показывает на табло электронных часов на встроенной технике, — еще не мужа, — заявляет со всей серьезностью. — Мужем твой Богдан станет только завтра.
— Он не мой, — возражаю ей.
— Переспали? Переспали! Значит, был твой. А во-вторых, сестра сводная. Значит, наполовину не сестра.
— А если Даша узнает, кто отец ребенка, тогда что?
— Ну узнает, и узнает. Подумаешь! Твоя вина здесь какая? Ты знала, что он чей-то там жених? Нет. Ты думаешь, мужики никогда не изменяют? Еще как изменяют!
— Твой Славик ведь не такой.
— А ты откуда знаешь, какой он? — хмыкает Дана. — Пока за руку не поймаешь, ни один не признается, что ходил налево.
— Дан, — скулю я, не слушая никакие доводы. — Ну почему так, а? За что?
— За любовь, дорогая. За любовь. За нее, — со вздохом произносит подруга, обнимая меня за плечи.
«За любовь», — эхом звучит в сознании. Только моя любовь была слишком короткой и, как оказалось, запретной.
Как бы не уговаривала меня Дана остаться у нее, вечером я собираюсь домой.
— Не, Дан. Я поеду.
— А мама?
— А что мама. Она в любом случае скажет…
— «А я тебе говорила», — цитирует подруга, многозначительно подняв указательный палец вверх.
— Вот именно. Так что, часом раньше, часом позже — мне погоды не сделают.
— Кстати, о «погоде». Может, пока не стоит сообщать ей о твоем положении?
— Я пока и не планировала, — признаюсь.
— Вот и правильно, — соглашается Дана. — Слушай, а твой отец случайно не «обрадует» ее этой новостью? Я так понимаю, он тоже в курсе.
— Вряд ли. Хотя… Не знаю, — отвечаю, подумав. — Но они с мамой не общаются.
— Совсем?
— Практически. Папа ей звонил, чтобы узнать про меня. Но с тех пор, как я сама начала с ним общаться, то звонит он только мне, а маме крайне редко и в основном по делу.
— Может, это и к лучшему.
После разговора с Даной мне становится намного легче, и даже «сюрприз» в виде моего внезапного появления дома объяснять не приходится — мама просто рада, что я вернулась живой и здоровой. Мы разбираем с ней подарки и фотографии. Мама интересуется всем: где я была, что мне понравилось, но ни одного вопроса не задает ни про отца, ни про его семью. А еще я сама замечаю, что у меня нет ни одного снимка вместе с Дашей. Она желанием фотографироваться вместе не горела, а я тоже как-то выпустила этот момент. И в итоге получилось, что моя сестра осталась «безликой».
«Может, это и к лучшему», — уже в который раз повторяю себе слова Аличевой. А на следующей день мучаю себя тем, что чуть ли не каждые пять минут с тоской смотрю на часы. Даша так подробно рассказывала, как будет распределен самый важный день в ее жизни, что я ярко представляю, как ее одевают, как за ней приезжает Богдан, как они вместе едут в районный отдел ЗАГСа, как дают друг другу свое согласие, и… как Богдан целует уже свою жену.
— Юлиана! Юлиана! — доносится через пелену затуманенного сознания голос мамы. Она настойчиво трясет меня за плечи.
— Что? — переспрашиваю, пытаясь сфокусировать свой взгляд.
— Господи! Что же ты меня так пугаешь?! — восклицает. — Я тебя зову-зову, а ты не откликаешься. Словно… неживая.
— Сколько времени? — зачем-то спрашиваю.
— Третий час уже.
— Сколько? — уточняю упрямо.
— Четырнадцать двадцать, — получаю точный ответ. — Юлиана, ты меня напугала! Тебе плохо?
«Четырнадцать двадцать». — Стучит в ушах.
Регистрация брака должна была состояться в одиннадцать ноль-пять по местному времени. Значит… Он. Уже. Женат.
Не знаю, на что я надеялась. Ведь умом понимала, что чудес не бывает, но его слова: «Мы отменим свадьбу» давали крошечную искорку на чудо. Но сейчас она погасла. Совсем.
Вот и все.
— Все нормально, мам. Задумалась просто. Прости, что напугала, — отвечаю на автомате.
Как бы мне ни хотелось, и как бы я ни старалась, но случайная встреча с Богданом оказалась для меня не просто мимолетной интрижкой. Этот мужчина глубоко запал в мою душу и поселился в ней навсегда, забрал мое сердце и оставил след в моем теле. И мне нужно как-то научиться с этим жить.
— Доченька, может, скажешь, что случилось? Я пойму.
— Я знаю, мам. Все, правда, хорошо. Не переживай. Видимо, никак не отойду от перелета, — успокаиваю ее.
— Страшно было?
— Немного.
— Ты в детстве хорошо переносила перелеты.
— Я уже летала? — Мама никогда об этом не говорила, а сама я не помнила.
— Да. Только ты была совсем маленькая. А потом… Потом мы больше никуда не летали, — со вздохом признается мама.
— Потому что ты боялась… — Кладу голову к ней на плечо.
— Да. За тебя. И сейчас боюсь. Особенно, когда ты сидишь, вот так, и ни на что не реагируешь. — Мама гладит меня по волосам, как в детстве. Словно скидывает с моей головы тяжелые мысли. И мне становится легче. Немного, но легче. — Бледная совсем. Словно и не на море была.
Тут мама, конечно, сильно преувеличивает. Вообще-то, я всегда «бледная». Я не виновата, что от солнца становлюсь похожей на вареного рака, поэтому постоянно пользуюсь кремом от загара, но, даже несмотря на это, моя кожа приобрела другой оттенок.
— Нет, мам. Я была на море. И оно такое… такое… Незабываемое. — Я, наконец, подбираю нужное слово.
— Да, — соглашается мама. — Незабываемое. Это правда. Именно на море я узнала, что у меня появишься ты.
Из моей груди вырывается кашель. Прям до слез.
— Ты не заболела? — Мама испуганно смотрит на меня.
— Нет, — хриплю. — Просто подавилась. Неудачно сглотнула.
В горле першит, и у меня не получается избавиться от этого ощущения.
Вечером, после работы, прилетает Аличева. Суетится, тараторит, пытаясь беззлобным ворчанием на своих клиентов, которые не понимают, что в сутках всего двадцать четыре часа, а клона у нее пока нет, развлечь меня и маму.