Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)
Шрифт:
Всем сердцем люблю тебя и верю, что мы будем счастливы.
Твой А. Каледин,
есаул».
Мария сияла от счастья.
В училище её поздравляли подруги, которым она показала газету и они, с завистью, но и восторгом – уже как на старшую, смотрели на подругу.
Шутка ли, в двадцать три года – её суженый уже есаул. Чин высокий, и они, казачьи в основном дети, знали цену
Алексея Каледина потом, по всей жизни, сопровождал портрет Марии, сделанный в эти дни – молодая, красивая девушка, с пышными волосами и взрослыми, не по возрасту, глазами, смотрела на него с такой любовью, что у него даже увлажнялись глаза от нежности и высокого чувства к ней.
Он всегда его вывешивал на стену в любом жилище, которое занимал по службе. И ему было спокойнее и надёжнее, светлее на душе.
***
Это были последние два года молодости, когда Алексею Каледину улыбалось военное счастье и удача в жизни.
Заканчивалась эпоха царствования Александра III. Государь, неуёмный в еде и напитках, болел тяжело и долго.
И как только его не стало – алчная и бездушная чиновничья рать, пользуясь безвольностью и отстранённостью от государственных дел нового царя, которым стал старший сын государя Николай, стала удушать всё передовое, подающее надежды и характерное для развитых государств.
Серая посредственность заполонила все этажи государственной власти. Особенно нетерпимой она была в армии.
Лукавые царедворцы везде расставляли своих ставленников, которые, в первую очередь, выкорчёвывали даже память о тех, кто смотрел далеко вперёд и думал всерьёз о защите Отечества, а не о парадной шумихе.
И. как напророчил умный и проницательный Шаповалов, – как только его отставили от службы в виду преклонного возраста, его место командира корпуса занял генерал Троекуров, бывший начальник дивизии Алексея.
Явно преследовать молодого есаула он не стал. Всё же – не по чину, да и не поймут в столице, так как Алексея столь высоко отметил отец правящего Государя.
Он просто перестал его замечать. И приказал – все своевольства командира эскадрона Каледина – прекратить, никаких рейдов и специальных заданий.
– В строй, в строй, начальник штаба, всех! Пусть действуют так, как уставами предписано.
– А вы, полковник, – уставился он на командира полка, – не потрафляйте послаблениям. Зажать всех так, – и он поднял огромный кулак вверх, – чтобы и пикнуть не смели.
И почти долгих десять лет Алексей тянул унылую лямку обычного эскадронного командира.
Свой очередной чин войскового старшины он получил лишь через двенадцать лет.
Не было уже Троекурова, но троекуровщина, как её традиционно называли молодые офицеры, процветала не только в дивизии, но и во всей русской армии.
И Алексей, отчаявшись что-либо изменить в своей судьбе, стал даже подумывать об увольнении со службы.
Слава Богу, Мария, ставшая уже матерью сына и дочери, очаровательных, живых и внешне – очень похожих на мать, а вот характером – твёрдым и неуступчивым, в отца – отговорила:
– Лёшенька, я верю, я верю, мой родной, что минет эта затхлая пора. Поверь мне, Отечество ещё призовёт тебя и твой талант и дар будут востребованы. Только потерпи. Мы же – с тобой.
И он успокаивался. Если что и было знаменитым и заметным в его жизни в эти годы – это самостоятельная учёба.
Он проштудировал всю существующую литературу по истории войн, был блестящим знатоком светской литературы, в совершенстве постиг немецкий, английский и французский языки, читал книги по военной тематике и классику в подлинниках.
Вырастил, и в этом была его главная заслуга, целую плеяду своих союзников и соратников, так как кружок Каледина, а его так традиционно и продолжали именовать, работал всё время.
И когда Отечество призовёт его к свершению главного подвига его жизни – быть на острие знаменитого Брусиловского прорыва, его ученики стяжают славу своему учителю, ибо в его славной 8-й армии не будет ни одного офицеры, который бы не верил, изначально, своему командующему, не почитал его и не любил.
Но до этих событий пройдут ещё долгие годы и везде, на всех этапах жизненных испытаний, Алексей Каледин останется верным своему главному принципу, избранному в юности:
«Жизнь – Отечеству, душу – Богу, а честь – никому».
***
Алексей очень волновался. Сошёл с поезда в Ростове – и онемел. У вагона стоял отец, дед Степан, вся семья Нечаевых, друзья и старинные соратники Каледина-старшего.
Новенькие погоны есаула, со скрещёнными, на подкове, шашками, особо подчёркивали его молодость и все пассажиры, спешащие из вагонов, даже замедляли шаг, любуясь бравым офицером, а некоторые его даже узнавали:
– Смотри, смотри, это же Каледин, о котором столько писали в газетах. Государем в столь высокий чин возведён, минуя очередной. Храни Христос, – и крестили его наиболее совестливые и чувствительные.
Подруги Марии, а их на площадке у вагона тоже было немало, поднесли ему цветы и с восторгом смотрели на такого видного и молодого офицера в столь высоком чине.
– Ну, сынок, – только и смог сказать Каледин-старший, – и стал как-то поспешно отирать глаза платком.
– Вот бы матери радость была, доживи она до этой поры, – и тут же крепко прижал к себе Алексея и троекратно с ним расцеловался.
– Чистый генерал, чистый генерал, – в восторге суетился дед Степан.
– Ваше Высокоблагородие, дозвольте и мне, старому, обнять Вас, – непривычно величая Алексея на «Вы», дед Степан, со счастливыми слезами расцеловал своего любимца в щёки и в лоб.
Наконец, Алексей резко повернулся к Марии, и надолго застыл недвижимо, заключив её в крепкие объятья.
– Здравствуй, родная моя! Вот мы и вместе. И более никогда не расстанемся.
Нечаев-старший не скрывал слёз радости, а мать Марии всё осеняла и осеняла крестным знамением, своих, теперь уже двоих детей – родную дочь и Алексея.
***
К свадьбе всё было готово заранее. Во дворе горячились тройки лучших коней, в Новочеркасск прибыл сам архиепископ, чтобы в старинном казачьем Храме освятить союз Алексея Каледина и Марии Нечаевой.