Поверить Кассандре
Шрифт:
– Ну, дядь Карпо! – взвыл малец.
– На те стиблыко, и пшёл, – смягчился нищий, протягивая яблоко. – Нашим скажи, штоб носу не казали и гостей дорогих пальцем не трогали. А ослушнику херку отрежу, так и передай.
Мальчуган переминался с ноги на ногу, укоризненно глядя на Карпа.
– Табаку берешь? – невозмутимо спросил нищий и полез за пазуху, не дожидаясь ответа.
Малец в тулупе исчез тотчас, как получил щепоть махорки.
– Стервец, – глядя на дверь, ласково прогнусавил седовласый оборванец и повернулся к Циммеру. – Ведь и шел, штоб шамачка урвать. А ты што сапуришь, дорогой мой?
Павел Андреевич весьма натурально скопировал укоризненный взгляд убежавшего пацана,
– Да, думаю вот, что ты за человек, дядя Карп?
– А такой же, как ты, Павлуша, из косточек и мясца, – отвечал нищий. – Старый токмо…
– Врешь ты, – сказал молодой человек, ухмыляясь. – И что старый – врешь, и что…
Беседу прервали самым грубым образом. С лестницы донесся громогласный женский крик.
– Пал Андреич! Можно у вас украсть пуд времечки?!
Нищий подхватил драное одеяло и натянул на голову, трясясь в притворном испуге – только в прореху глянул смеющийся глаз.
– Пал Андреич, что же вы молчите, когда опять эктричество пропало?
Отвечать Павел не торопится – неплохо изучив обращавшуюся к нему особу, он знал, что в ответных репликах женщина, всецело перенявшая дурные манеры своего любовника Карманова, не нуждается. Объяснение, что «эктричество» по всему Петербургу выключается периодически, и так будет продолжаться до тех пор, пока не усовершенствуют оборудование, Ксения ни за что бы не приняла, ей требовались другие слова…
– Электрический ток, мадам, он везде! Он даже внутри вас!
Мадам напоминает циркового пони. Уголки глаз печально клонятся к ланитам, губки припухлы и, если бы не многочисленные морщины вокруг рта, могли бы зваться чувственными. Но, увы… Мадам далеко за сорок, а грустный взгляд из-под копны выцветших рыжих волос только усугубляет впечатление.
– Нелепицу городите, молодой человек! Все, что может быть внутри меня – кровь и водка!
– Спиртовой фонарь! – обрадовано воскликнул молодой человек. – Точно как на рекламном плакате. Но куда ему тягаться с электрическим!
Дернув плечом, мадам фыркнула.
Если верить откровениям сей особы, при рождении ее нарекли Ксантиппой – в честь жены эллинского мудреца Сократа, но темный народ со временем переименовал её в Ксенью. Впрочем, в отличие от тезки, чьей-либо женой ей стать не довелось – прозевала! Зато выдумывать лестные факты автобиографии дама была мастерица.
– В моей глубокой молодости, – любила рассказывать урожденная Ксантиппа, – к нам в дом хаживал один пожилой уже человек, рослый и сутулый, с длинными патлами, как у цыгана – ни одна уважающая себя девушка на такого не посмотрит. Всего и было у него, что взгляд страшный! Страшный, а как взглянет, так томно становится! И чем-то, между прочим, на вас похож, Пал Андреич! Такой же сумасшедший псих – одна учёная дурь на уме. Я маменьке говорила: у этого Дмитрия Ивановича, даром, что в возрасте мужчина, в голове ветер гуляет, а она: «Нет, учёный он!» Правильно я ему отказала: разве нормальный и приличный человек в одиночку полетит на воздушном шаре над Финским заливом? Псих – он и есть псих!
История о том, как член Императорской и ещё пяти десятков иностранных академий наук Дмитрий Менделеев чуть не улетел на аэростате к пруссакам, здесь, в меблирашках, по милости Ксении стала легендой. И всякий раз рассказ о давнем событии содержал новые факты – в зависимости от текущих обстоятельств[29].
– Жили бы сейчас в Болово, мадам, – Циммеру и раньше приходилось играть в эту игру. – Представьте, пасторальный пейзаж за окном прогоняет высокие думы прочь от почтенной вдовы мирового светила. По выходным и праздникам в гости наезжают респектабельные господа и прелестные молодые женщины – всё дети ваши и Дмитрия Ивановича…
Ксантиппа-Ксения смотрит в стенку. Но не так, как человек, вознамерившийся кинуться и разбить лоб, а так, словно там, на грязноватой извёстке, как на синематографическом экране, проплывают картины непрожитой жизни.
– …В просторной прихожей стоит дорогой телефон с золочёной рукояткой, –продолжил Циммер вдохновенно. – Время от времени он разражается пронзительным звоном – то аристократы и хозяйки столичных салонов справляются о вашем здоровье, договариваются о визитах…
«Наверняка, раньше была красавицей, – думал Павел. – Всё искала, кому бы сбыть себя подороже, вот и пропустила настоящее счастье – какого-нибудь молодого, но небогатого. Тот потом женился на другой и преуспел в жизни, а в твоих россказнях он превратился в самого Менделеева. Ты же не товар, дура! Женская красота и молодость – суть капитал. А капитал надо вкладывать – так утверждает модный немецкий экономист Карл Маркс. В потенциал вкладывать, в неразработанную золотую жилу, пока на оную никто лапу не наложил. Готовые рудники уже принадлежат другим – тем, кто не растерялся в своё время! А так…, кто ты теперь? Содержанка без прав, зато с подростком-заугольником[30] на руках. В любой момент можешь оказаться на улице, что, зная Карманова, однажды и случится… Кстати, на ум приходит ещё одно интересное сравнение: кармановский старый дом, с только что подновлённой вывеской и напрочь прогнившей крышей – против электрической компании Никола Тесла! Всем ясно – будущее за электричеством, но мистер Тесла никак не может найти средств для работы, зато доходные дома повсеместно растут как грибы! Так что, не одна Ксения-Ксантиппа – дура!»
– Конец фильма! – сказал он вслух, а про себя закончил: «Прос..ли вы жизнь, мадам…».
Грустные лошадиные глаза Ксении не отрывались от стены, и отблескивали в них очевидно воображаемые меноры и свещники[31] богатых салонов, а может, и яркий огонь камина в уютной усадьбе покойного Дмитрия Ивановича Менделеева.
Павел Андреевич отошёл, оставив женщину в плену её грёз.
Первый этаж доходного дома постепенно забивался обычной публикой. Некоторых здесь Циммер знал по именам-прозвищам. Нищие сбились кучкой в углу, слева от входа, лица у всех серые, лишь у Карпа физиономия довольная, как у Марата, пригласившего мадемуазель Корде в ванную.
Лихих людей сегодня немного – только неразлучные друзья Спиридончик и Похабник. Последнего свои прозывают как-то иначе, но сам он зовет себя Похабником. Пусть будет! Циммер скользил взглядом по лицам, отыскивая знакомых.
Между тем, Карп взялся нецензурно ругать скудного рассудком парня по имени Тарас.
– Я думал, хоть у вас равенство и братство, – разочаровано зевнул Циммер.
– Братство – да, – осклабился Карп, потеряв интерес к парню. – Друг за друга чужаку башку проломим. Так и у иженевров, поди, так, али нет?
Циммер проглотил сомнительное утверждение, лишь бы не сбивать с мысли Карпа. Уж очень забавно стервец умеет рассуждать…
– А равенство… Так мы ж от рожденья разной масти, али не так? И не то, что ты в Франкхерте родился, а я в Переплясово, а по-другому. Не так?
Молодой человек ждал продолжения, но собеседник сбился с серьезного тона и решил объяснять на примере, стараясь для лучшего понимания говорить более-менее грамотно:
– Гляди, я нищий, зовусь бакшаком, люди спрашивают у меня совета и слушают, коль скажу, а есть ишшо «колуны» и «иерусалимцы». Колуны дают мзду в деревенской церкви, получают сборную книжку и таскаются по Руси-матушке, за милостыней. Воротясь, церкви отдают рублей сто, остальное – свое. Всего и делов-то! Дурак сможет! В Сарайках и Инсарске цельные деревени поголовно таким промышляют.