Повернуть судьбу вспять
Шрифт:
— Я… я… — Любка запнулась. — Я не знаю…
— Я тебе немножко помогу, — рассмеялся волшебник. — Это же так просто! Вот твоя мама, униженная, избитая много раз, раненная в сердце. Что же она видит в зеркале, что забывает обо всем?
— Отчима? Как он помогает ей, как любит, как они вместе идут по селу, а люди смотрят и думают, какая она счастливая?
— Правильно. И ее видения существуют независимо от нее. Она в плену другого мира, и то, что она видит, кажется ей реальным, что вроде бы протяни руку — и вот уже оно в руках. Бытие — преграда, через
— Наверное, она еще видит другой вариант своей жизни, в котором нет ни меня, ни Николки, а есть только она и отчим.
— Правильно, — кивнула волшебница. — А люди видят только самого человека. Поэтому со стороны все просто и ясно, а когда заглянул сам…
— И я смотрю в зеркало? — удивилась Любка.
— А разве твоя мечта не живет отдельно от тебя? — рассмеялся мужчина. — Разве она отпускает? Конечно, можно за нее биться, можно рвать и воровать чужие письма, можно рассказывать гадости о подругах, можно сидеть и лить слезы, можно попробовать соблазнить объект или заставить духов показывать объекту зеркало, где ты и он идете по селу…
— В принципе, люди так и поступают, — заметила волшебница. — Это нормальное явление. В смысле, обыденное.
— Но ведь это же нехорошо! Я так не хочу! — возмутилась Любка.
— Тогда попробуй отпустить свою мечту. Пусть она радует кого-то другого. А ты оглянись и радуйся тому, что имеешь. И помоги маме. Тогда, может быть, она услышит тебя и захочет понять, о чем ты думаешь. Ведь ей не так много надо. Защищенность. Достаток в доме, уважение, приятного собеседника, который умеет слушать. Конечно, ей хочется любить и быть любимой, но не все для этого подходят. Чтобы чего-то добиться, люди идут поперек мечты, а не бегут за нею. И редко думают о том, что будет, радуясь тому, что есть.
— Как же мне смотреть в зеркало и отпустить мечту? Она не уходит, — Любка решительно не понимала, с чего ей начать. Мишка был рядом, вот он, руку только протяни. И такой влюбленный в нее, как, наверное, не была она.
— А ты скажи: тьфу, тьфу, тьфу на тебя! — засмеялся волшебник. — Потренируйся. Это бывает полезно. На чужую мечту легко плюнуть, также легко нужно уметь подчинить себе свою.
— Я постараюсь научиться, — обрадовалась Любка.
Глава 11. Река забвения
Мысли Любки текли вяло. Вставать в шесть часов, чтобы к шести идти на комбинат, а потом еще в школу или в училище, она привыкнуть так и не смогла. Девчонки успевали. И не только в школу и на работу, но еще допоздна гуляли с парнями, возвращаясь за полночь.
Просто ужас какой-то…
А это было только начало! По-настоящему пока не работали, у каждого было лишь по четыре станка, а у ткачих по двенадцать и шестнадцать. В соседнем цехе выпускали бязь, так там тридцать пять! То ли дело на одеялах…
Кажется, она делает все то же самое, но ее станки почему-то постоянно ломались, и все обрывы нитей из страшных снов. И не докажешь, что виновата регулировка. К ученицам мастера относились спустя рукава, в первую очередь, настраивая станки ткачих. Тот, кто сумел заинтересовать глазками помощника мастера, мог рассчитывать, что и его станок будет работать, но Любкины глазки парней не привлекали, было в них что-то жестокое и холодное. Особенно в левом. Любка и сама не раз замечала в зеркале. И подводили руки, они все еще заметно дрожали.
Любка уже пожалела, что решила пойти учиться на ткачиху. В прядильном цехе ей тоже нравилось, там было спокойнее и не на виду. А тут десятки глаз наблюдают за тобой, и если встал станок, то видно сразу.
Глухой неровный стук, как будто станок размахивался для последнего удара, еще один, уже громче — и станок остановился с застрявшим челноком в зеве, вырвав нити основы сантиметров на пятнадцать…
Ну что там, шестеренки гнутые прикручены, или челноки с заусеницами?
Ну, слава Богу, вот и мастер…
— Руки крюки, вырвать бы их! Не умеешь работать, так и не лезла бы…
— А я тут при чем? Он уже второй раз за смену порвал основу. Расстроенный же станок.
— Та смена работала, не жаловалась!
Любка промолчала. Сменщица себе голову станками тоже не забивала. Как ни спросишь, всегда «нормально». Да где же нормально, если два станка из четырех стоят?! Значит, и в ту смену работали плохо. Прийти и понаблюдать за ее работой, было то же самое, что проникнуть на вражескую территорию. Конечно, могли и другие причины быть — пониженная влажность в цехе, где-то в шестеренки забился пух, но тогда почему у других станки работают без перебоев? Светка Ибрагимова так и вовсе стоит всю смену, прохаживаясь возле станков лениво, или чай пьет — а они работают, как будто их маслом смазали.
Может, и смазали…
Светка Ибрагимова считалась красавицей, парни вились около нее толпами…
В самих станках Любка ничего не понимала. Так, общее устройство. Ткачих учили работать на них: как запустить, как правильно завязать узел, как нити должны быть расположены и пропущены через все составляющие, точно знать узор плетения. Устройство станков их как будто не касалось. Все это она знала, а станки все равно не работали. И в основном прорывы, как этот, когда челнок выбивает, иной раз ломая. А мастер пришел, загнул трехэтажную матерность и ушел. А у нее уже и на втором станке точно такой же обрыв…
В какой-то момент Любка плюнула, смирившись с неухоженными станками — всю жизнь работать ткачихой она не собиралась. О том, что это не ее, она решила сразу же на втором курсе, как только попала в цех — от однообразной работы, от шума, когда глохнешь даже через закрытые берушами уши, пухла голова. Разные мысли лезли в голову, как сейчас, пока навязывала нити, разбирала и продевала, поддевая крючком. Так и время бежало быстрее. Но думать, как оказалось, безопасно было только на первый взгляд — на второй и на третий выяснялось, что мысли притупляют взгляд, во время смены голова должна была быть пустой.