Повернуть судьбу вспять
Шрифт:
Любка повторила все в точности.
И сразу увидела свою прихожую, будто стена стала полупрозрачной. Она преодолела ее без труда. А когда оглянулась, стена стояла на месте. Только словно бы уже через темное стекло она вдруг заметила, как перед ее дверью с той стороны застыл сосед сверху.
И снова пас рукой, и слово, вылетевшее из подсознания — сосед тихо выругался и побрел вниз, ни разу не оглянувшись.
«Надо запомнить!» — подумала она.
Она вдруг начала получать информацию, которая никак не могла приходить ни от волшебников, ни от духов, ни от людей этого мира… Словно что-то сломалось там, на границе миров. Она
С того дня она умнела на глазах, испытывая невероятное облегчение. Сила наконец-то перестала ее пугать. Знания укрощали силу, направляя в нужное русло. И мир вдруг предстал в новом свете. Люди перестали существовать каждый сам по себе — теперь это был один огромный живой организм, связанный на подпространственном уровне тугими переходами и незримыми нитями. И когда кто-то из них умирал, в другом месте происходили события, которые никто не ждал. Боль накладывалась на боль, зло накладывалось на зло, добро источало из себя энергию, питая организм в целом. Один или два человека могли убить миллионы людей, разъедая, как раковая опухоль, и разрастаясь, пока у организма в целом не вырабатывался иммунитет, и он не набрасывался на заразу.
Терпеливо, день за днем, она вникала в те законы, которые правили этим организмом. И училась не вмешиваться. Там, где боль не доставала сознания, болезнь начинала быстро прогрессировать. Например, вымирание сел и деревень, которые давали городам силу и молодость. Народ сделал ставку на город, обрывая с селом все связи, которые могли бы поддержать его, вычеркнув из жизни. Пятьдесят процентов репродуктивного населения ушли в небытие, как быдло, как спившееся и опустившееся чмо, презираемое всеми. Село состарилось, теперь там доживали свой век старики и старухи. Два и три поколения — и города содрогнутся в агонии, почувствовав гниение своей плоти. И страна откроет двери всем, кто прилетит и приползет клевать внутренности.
И вдруг телеграмма: «Мама умерла, приезжай»…
Весь вечер Любка ходила по квартире, как пьяная.
Зачем же она ушла от жизни и близких так далеко?! Какой смысл доставать знания, если она не могла помочь самому близкому человеку? Она словно бы забыла о людях, без которых жизнь ее становилась еще более пустой, чем была. Та жизнь теперь казалась не более чем игра воображения, воздушные токи, причудливо сплетающие нити марева от земли, миражи в пустыне в знойный и безводный полдень…
И вдруг Любка почувствовала острую боль, которая вошла в ее сознание, как нож. Она охнула, схватившись за живот — и свалилась на пол…
— Ты даже не представляешь, как мы рады, что нашли тебя, Оливарн! — два старых мага засеменили к столу, стуча об пол посохами.
Лицо не мальчика, но зрелого юноши слегка вытянулось.
— Не будем скрывать, мы пришли с плохими новостями. Ты душа отмеченного младенца, носитель ее матричной памяти. Мы хотим, чтобы ты присматривал за нею в том мире.
— Да, Мудрые… Но как же?! Она ребенок, а я… — юноша растерялся, вглядываясь в лица двух магов. — Я не могу быть носителем, я ей как отец!
— Младенцу не под силу удержать в себе ее магию. Ее душа не может быть не зрелым магом… Духи указали на твой дом. И нам достоверно известно, что ты поднял из земли мертвую плоть и водил ее по деревне, потешая людей, сравнивая ее со многими магами, которые заставляли людей продавать хлеб по цене прошлого года.
— Но вы не оставили людям выбора! — возмущено воскликнул юноша.
— Мы переживаем не лучшие времена! Война основательно подорвала экономику. И ты это знаешь!
— Им тоже нужно кормить свои семьи… — разозлился юноша. — Четверть их кормильцев погибли в той войне… Кроме того, Боги пришли на помощь, из осени, мы сразу ступили в лето… Скоро созреет новый урожай! Зачем же было принуждать народ к новым жертвам?!
— Ты не имел права обсуждать и высмеивать приказы Совета! Решение было принято не только магами, но и учеными-экономистами, которые сами попросили нас о помощи.
— Вы разорили народ и перевели деньги в банки, которые разошлись по подпольным счетам, откуда их уже не достать, — зло бросил юноша. — Я не понимаю… Кто манипулирует и Советом, и учеными?
— Оливарн! — грозно воскликнул один из магов, поднимая руку, останавливая юношу. Маг тут же успокоился. — Твое нежелание слышать мудрость старейших еще раз доказывает, что многие вещи, которые случились в последнее время, имеют тебя наставником. Младенец перенес нас из осени в весну, украв у нас полгода жизни! И ты намерено скрыл, что почувствовал боль, когда мы пытались лишить ее силы.
Оливарн побледнел. Он стоял перед Любкой, немного сбоку, словно бы она сидела где-то рядом.
Один из магов прошел мимо, потрепав ее за щеку.
— Какой милый мальчик!
— Это мой брат, Илорин, — лицо Оливарна стало еще бледнее, он попытался заслонить Любку собой. — Он болен… он… распорол себе живот…
Теперь боль сместилась в животе чуть ниже, словно там, внутри ее, горел огнем.
— Мы могли бы помочь, — один из магов привстал, внимательно вглядываясь в лицо Любки.
— Вы обидели меня, Учитель, — торопливо остановил его Оливарн. — Вы не доверили бы мне даже ребенка? Неужели я такой плохой ученик?
— Нет, ты хороший ученик, — маг взглянул на Любку с сожалением. — Итак, мы рассчитываем на твою помощь!
— Да Мудрые, я… я согласен, — смиренно и подавлено произнес юноша. — Но мне нужно собрать кое-какие вещи… если вы позволите…
Оба мага вышли.
Оливарна пробрала дрожь. Он кинулся к Любке, приподнимая ее на постели.
— Илорин, Илорин… Та девочка… Ты должен защитить свою душу! Пожалуйста, не говори никому! Мне кажется, они сошли с ума, если думают, что можно так противиться Богам! Твоя болезнь… она будет долгой… Но ты будешь жить — и ты должен помочь и ей, и мне! Я буду рядом и помогу вам обоим! Мой посох… Я сам сделал его, чтобы исследовать тот мир… Мы вернемся! Не забывай меня! — Оливарн покрыл Любку поцелуями, крепко прижимая к себе.
Боль немного отступила, теперь Любка могла вздохнуть.
— Где мой брат?! — позвал ее голос из глубины подсознания ясно и отчетливо.
— Я не знаю! — прохрипела Любка, пытаясь нащупать его и закрыться.
— Вспомни, что произошло! — мягко и настойчиво приказал голос.
— Я не помню, — закрываясь от голоса, Любка едва доползла до постели. — Я не могу!
— Попытайся! Мне нужно! Здесь все, все умирает! Наверное, я один, кто еще что-то может…
— Я знаю, это… вы звери! Так вам и надо! — хрипло и зло прошептала Любка, испытывая слабость, которую не могла побороть. Словно ее придавили каменою плитой.