Повернуть судьбу вспять
Шрифт:
Наконец, он успокоился, подчинившись, погружаясь в какое-то равнодушное состояние. И только губы его продолжали беззвучно шевелиться, не издавая ни звука. Но Любка понимала. «Отпустите меня! Нет! — он проиграл, старик был заперт внутри. — Хорошо, я сделаю…»
Любка узнала ту силу, которая гнула ее пальцы и делала тело чужим…
Он подобрал посох, дотронулся до тела Оливарна. Тело сразу начало гореть, осыпаясь пеплом. Потом аккуратно уложил посох юноши в приготовленную с помощью магии яму, словно бы не заметив, что из посоха вырвался огненный столб пламени, устремившись в небо и рассеявшись
Точные его движения не вязались с отсутствующим взглядом, как будто внутри его сидел человек, натянувший на себя дряхлое стариковское тело. Тот, кто им управлял, не имел в себе сомнений, давая старику силы. И только когда дело было сделано, старый маг на мгновение ожил и сразу упал на колени, сползая по своему посоху, который держал в руках.
— Потерпи… Я не могу нарушить клятву, данную Совету… Через час я стану свободным, и ты скажешь мне все, что хотел… — снова беззвучно прошептал он, из глаз его выкатились скупые слезы. — Ты был моим лучшим учеником и превзошел меня… Я прошу у тебя только час, Учитель!
Потом он поднял Любку, заглянув ей в лицо.
— Я тоже верю, что ты выживешь… Боги, Боги защищают тебя! Ты прошла через Ад, и ты достанешь Рай… И ты спасешь свою мать, которую я убью, положив камень…
— Понятно… — голос скрывал боль, но Любка ее чувствовала так же, как свою. И все же в том голосе она прозвучала необъяснимая радость.
— Уйди! Изыйди! — приказала Любка, окрепнув.
— Не могу! Мы с тобой думаем одной головой! Ты оказалась крепче, чем они о тебе думают, — похвалил ее скрытый за границами бытия и небытия.
— И что же вы там думаете? — Любка уже догадалась, кто и как пробивает ее.
— Мы уверены, что спасения нет. Мы уходим, как безмолвные тени. И если ты не вернешься, мой мир погибнет. Наш мир!
— Мой мир здесь, — твердо произнесла Любка, не оставляя надежды собеседнику.
— Ты вправе ненавидеть, и я. За смерть брата. Но мало ли в том мире найдется людей, которых ты захотела бы спасти? Та женщина… ты любишь ее, боль достала меня… А мы чувствуем ее каждый день, когда теряем близких… Помоги! Найди посох! Он сделал его сам, я знаю его секрет! Он верил, что когда-нибудь придет время вернуться!
И вдруг Любка нащупала дыру. Вот она! Черная воронка, зависшая где-то над ее лбом, изогнутая, она была в ее собственном подпространстве.
Волшебное слово и голос замолчал. Сумеречное ее состояние постепенно пришло в норму.
— Не добьетесь вы ничего! — зло бросила Любка, вставая и доставая из шкафа дорожную сумку.
Любка отложила письмо, которое нашла в документах матери. «Надо попытаться взять себя в руки! — приказала она себе, вспомнив, что в доме не осталось ни грамма крупы. Закончились не только продукты, но и туалетная бумага. Жизнь продолжалась. Пять лет прошли не зря, она все же вытащила себя. Если носитель матричной памяти смог до нее достучаться, значит, червь отступил.
Она уже три месяца месяц выходила из дома, разве что погулять с собакой и купить собачий и кошачий корм. Кошка и собака жили между собой дружно. Кошак магу полагался обязательно, он тоже видел духов, а собаку держала для души. Хотя, по наблюдениям, собаки духов видели не хуже. Особенно, чужих, которые шныряли по подъездам, нередко забегая в квартиры, как вестники дурных мыслей. Жалко, что дачу пришлось продать, там они могли резвиться вволю. Наверное, только животные поднимали ее каждый раз, когда она оставалась без сил. Но жить на что-то тоже надо было. А потом продала машину — все равно ездить некуда, стояла без дела. Два предприятия, бухгалтерию которых она вела на дому, едва-едва покрывали расходы за коммунальные услуги и на еду.
Правда в том, что она давно могла воспользоваться заклятием, чтобы привлечь заказчиков и заставить их платить больше, но руки бы у нее отсохли раньше, чем она это сделает. Духи не прощают обиды. Вместо магии она просто попросила директора принять дать ей ставку сметчицы. Сметы и программу она изучила в совершенстве, пока разбирала документы.
Шеф словно ждал звонка, околачиваясь поблизости. Или она вспомнила о нем, когда он проехал мимо. Все же, сканировать пространство теперь у нее худо-бедно получалось. Не так далеко, как сканировали маги, но, может быть, потому что жила она в городе, который давил множеством людей, в чьи мысли было страшно заглядывать, и кишел духами, обворовывающими и людей, и друг друга.
— Ну… тут не все… — словно бы извинился шеф, протягивая деньги. — Как только переведут на счет, сразу расплачусь, сразу…
Любка усмехнулась. В кармане у него лежало порядка ста тысяч, которые отложил, чтобы купить жене шубу и остальное промотать на свою любовницу. Легкое движение пальцем и о брошенных словах он забыл, выкладывая остальные. Честным надо быть, заработала — отдай.
С такими людьми лучше расставаться сразу…
— Мне нужно выплатить долги, — примирительно зауважала она шефа.
— А мне-то как тяжело живется! — поплакался шеф, состроив мученическое лицо, тяжело вздохнув. — Мне бы твои проблемы!
— С удовольствием поменялась бы, — Любка сухо поджала губы, смерив сразу осунувшегося шефа взглядом. Оттого, что отдает, он начинал болеть. Типичный вампир, который стал головой червя. За то, что отдает, духи били его без жалости, и даже пытались отрезать дающую руку. Сам по себе был не жадным, экономил на всех, чтобы тратить на все.
Она пересчитала деньги, настроение ее поднялось.
Надо искать работу… Шеф вдруг подумал, что семнадцать тысяч бухгалтеру и сметчику в одном лице — это много. Зима наступит, сметчица останется без работы. Он приглашал их к сотрудничеству на лето — и был уже не рад, что согласился, тяжело переживая и подумывая оставить Любку без работы. Любка пожала плечами, выпроваживая его за дверь. Насильно мил не будешь — пример матери заставил ее многое понять в людях. В том, что работу она найдет быстро, она не сомневалась. Опыт у нее был, и какой никакой приработок она имела. Шабашки ей подкидывали, то смету, то отчет, то левые документы нарисовать. Когда государство обманывало своих граждан, обмануть его было не грех. На аукционах и конкурсах вынуждали снижать цены в половину, чтобы получить заказ, твердая такса была только на взятки.