Повержена в прах
Шрифт:
Обедали они в одном из самых модных и дорогих ресторанов, о существовании которого Эльси даже не подозревала. На дамах были вечерние туалеты; хотя все столики были заняты, в зале царила тишина и приятный полумрак. Между столиками бесшумно сновали официанты, одетые, как истые джентльмены. Они встретили Констанс поклонами, и, как только она села, к ее столику, тоже с поклоном, подошел метрдотель, а за ним сам владелец ресторана, который ловил каждое ее слово и лишь изредка почтительно предлагал ей вина и закуски, которые Констанс небрежно заказывала или столь же небрежно отвергала. Эльси чувствовала, что вот-вот разревется, и готова была провалиться сквозь землю, до того невыносимо было сидеть здесь с этой женщиной, не зная, как оградить себя от ее снисходительного высокомерия или отплатить ей той же монетой, а люди за другими столиками глазели на них и сдержанно перешептывались с презрительными улыбками. Напротив нее, одетый, как
19
Панч – персонаж английской кукольной комедии.
Еда не доставила Эльси особого удовольствия – все это было для нее слишком роскошно, да и двойная порция виски или рома казались ей куда лучше всех этих вин. Тем не менее она почувствовала, что пьяна, особенно после того, как по настоянию Констанс стала пить чистый коньяк большими бокалами, похожими на срезанную с одного конца дыню. У Эльси не хватило терпения следовать аристократическим причудам – ну какой смысл пить коньяк маленькими глоточками из бокала, в который входит чуть ли не целая пинта? Ведь это просто-напросто глупое бахвальство. Постепенно коньяк разгорячил Эльси, и чем больше она пьянела, тем сильнее она ненавидела Констанс. О, как ей хотелось свернуть шею этой бесстыжей гадине! А Эдди, этот безмозглый сутенер, сидел болван болваном.
Когда подали счет, Эльси содрогнулась – там значилось чуть ли не десять фунтов. На миг у нее душа ушла в пятки – что будет с ними, если у Констанс не хватит денег? Но Констанс небрежно открыла большую сумку с длинной и гибкой металлической ручкой, висевшую у нее на руке – она не выпускала ее даже во время еды, – и Эльси увидела, как она перебирает фунтовые банкноты, а потом залезает в то отделение, откуда торчит толстенная пачка кредитных билетов английского банка. Когда Констанс сунула один из этих билетов в сложенный счет, потрясенная Эльси заметила, что на нем значится «сто фунтов». Глаза ее на мгновение как-то странно блеснули, и она посмотрела на Эдди; он тоже не отрывал взгляда от кредитки, и на лице его отразилась завистливая алчность. Констанс втихомолку насладилась произведенным впечатлением и, не считая, сунула сдачу в свою чудо-сумку, дав официанту на чай столько, сколько Эльси едва ли могла и мечтать заработать за два дня.
Они отправились в роскошный мюзик-холл и уселись в партере. Эльси принялась с профессиональным интересом следить за «работой» артистов и мечтать о настоящей сцене – здесь даже хористки были одеты в такие красивые платья и пели просто чудесно. Но Констанс зевнула и сказала, что все это нестерпимо скучно и старомодно, лучше уж пойти в ночной клуб, потанцевать и выпить шампанского. Оттуда они поехали еще в один ночной клуб, снова потанцевали и выпили шампанского. Эльси ничуть не устала – она привыкла ложиться поздно, – но ненависть к Констанс душила ее. Вскоре Констанс завела разговор о том, чтобы поехать еще в одно место, и Эдди, который был уже сильно пьян, сказал, что он знает «кабак» на окраине, в Ист-Энде, который посещают самые подозрительные и отпетые личности. Констанс пришла в восторг и сказала, что нужно немедленно ехать туда; Эльси недоумевала, почему это аристократов так тянет к преступникам? Можно подумать, будто все они между собой друзья-приятели.
«Кабак» помещался в грязном зале с тяжелыми драпировками и был полон табачного дыма. Сперва их даже на порог не пустили, и лишь после того, как Эдди велел позвать какого-то Берта и тот узнал его, им разрешили войти. Эдди что-то сказал Берту на ухо, и Эльси, догадавшись, что он прошептал: «Благородная Констанс Лэчдэйл», возненавидела его за это. Их усадили за столик у самой двери, и все посетители с удивлением уставились на двух дам в вечерних туалетах, – особенно на Констанс^ Шампанского здесь не оказалось, но Берт самолично принес им бутылку «Джонни Уокера», [20] уже наполовину пустую и, наполнив три стакана, оставил бутылку на столе. Эльси сидела спиной к залу и не могла видеть, что там происходит. Вдруг около их столика вспыхнула ссора. Раздалась ругань, крики, женский визг, треск ломаемой мебели, а затем: «трах! трах! трах!» – револьверные выстрелы. Эльси, взглянув на Констанс, увидела, как та трусливо отпрянула назад, и это внезапно разрушило ту силу, которая сковывала Эльси и мучила ее весь вечер. Подавляемая ненависть наконец прорвалась наружу. И как только кто-то погасил свет, она схватила бутылку и дважды ударила Констанс в лицо – сначала целой бутылкой, а потом осколком, оставшимся у нее в руке. Констанс пронзительно закричала.
20
«Дженни Уокер» – сорт виски.
Когда подоспела полиция и зажгли свет, разгромленный кабак был почти пуст, Констанс сидела, навалившись грудью на стол, и голова ее плавала в луже крови. Она была без сознания. Эдди и Эльси исчезли вместе со всеми, и чудесная сумка уже не висела на безжизненной руке Констанс.
V
Сейчас поздняя ночь, и вот уже немало часов я все думаю о Констанс, описываю то, что видел своими глазами, и путем логических умозаключений стараюсь воссоздать то, о чем можно лишь догадываться. Только что я открыл окно и в комнату ворвался сырой, холодный ветер, разметавший мои листки. Но вот ветер понемногу утих и только слегка шелестел в листве; проливной дождь перешел в холодную изморось, а грозовые тучи, закрывавшие все небо, унеслись на север. Вглядываясь в темноту из освещенной комнаты, я ничего не видел и слышал лишь глухой шелест ветра. Тьма вплотную подступила к дому и, казалось, отрезала его от всего мира; время вдруг непостижимым образом остановилось, и земля вращалась в пустоте, где нет ни солнца, ни звезд, ни разницы между движением и покоем. Я вздрогнул и, закрыв окно, опустил штору.
Потом, сидя у камина, я вспомнил, что скоро «день поминовения усопших», когда люди думают о мертвых и трогательно стараются почтить их память цветами, которые увядают немногим быстрее, чем воспоминания. Несправедливость и утрата рождают жажду идеальной справедливости и воздаяния, а потому люди, которых трудно заподозрить в излишней скромности, вообразили, будто вся вселенная взирает на их поступки. Можно подумать, что Бетельгейзе [21] интересно смотреть на наши жалкие подвиги и убожество! Мы судим друг друга и, взирая на ближних с самоуверенностью богов, приходим к опрометчивому выводу, что знаем их. Но разве знаем мы друг друга? «Тогда познаю, подобно тому, как я познан» – сказано в библии; это вопль человеческого одиночества, возлагающего на несуществующий потусторонний мир надежду, которую мы не смеем питать в этом мире. Но если человеческие трагедии и комедии безразличны стихиям, они чрезвычайно важны для нас; то, что постигает других, постигнет и нас самих. Мы не можем быть безразличны, дабы не перестать быть людьми; а оставаясь людьми, мы судим.
21
Бетельгейзе – звезда в созвездии Ориона.
Больше года прошло с тех пор, как Немезида так жестоко покарала Гибриду в лице Констанс в самом разгаре вульгарных увеселений, вульгарность которых Констанс безуспешно пыталась прикрыть своей оригинальностью и покровительством «гениям». Разумеется, имя ее не попало в газеты, но вокруг этой истории разлилось целое море самых нелепых слухов со множеством течений и противотечений. Я прилагал все усилия, чтобы выяснить, где Констанс и что с ней сталось; однако дело было окружено тайной, и мне не удалось узнать ничего определенного. Толки все еще не улеглись, когда я должен был выехать в Нью-Йорк, где газеты уже раструбили о ее несчастье, а слухи были еще нелепее, чем в Англии. Конечно, я им нисколько не верил, а когда знакомые настаивали, чтобы я высказал свое собственное мнение, я говорил только, что Констанс – слишком заметная фигура, чтобы не стать жертвой злословия.
И лишь спустя несколько месяцев, когда я вернулся в Лондон, мне по кусочкам удалось восстановить все происшедшее и узнать судьбу Констанс. Вечером, на другой день после моего возвращения, я решил навестить Мортона. Когда все интересовавшие нас темы личного свойства были исчерпаны, я сказал:
– А теперь не объясните ли вы мне то, что до сих пор остается для меня загадкой. Какая судьба постигла Констанс после этого ужасного нападения на нее в Ист-Энде? Где она сейчас, как себя чувствует, что с ней?
Мортон удивленно уставился на меня.
– Бог мой! Да неужто вы не знаете? Мне кажется, все только об этом и говорили.
– В том-то и дело. Об этом, действительно, все только и говорили, передавали столько нелепых и противоречивых историй, что я представить себе не могу, что же все-таки случилось. Я знаю, вернее догадываюсь о том, что произошло между Констанс, Эдди и Эльси перед тем, как на бедную Констанс обрушился жестокий удар, – но что было потом? Очень ли она пострадала?
– Да, бедняжка очень пострадала. Видимо, первый удар раскроил ей череп, а второй, нанесенный осколком, страшно изуродовал ей лицо. Много дней и даже недель ее считали безнадежной, но необыкновенная живучесть помогла ей выкарабкаться.