Поверженный Рим
Шрифт:
До антских пехотинцев весть об истреблении конницы княжича Милорада дойти, видимо, не успела, иначе трудно объяснить, почему они проявили такую беспечность. Их заманили в низину, а потом атаковали сразу с четырех сторон, благо почти трехкратное превосходство готов и римлян позволяло это сделать. Высокородный Саллюстий, привыкший за время похода к кровавым зрелищам, не без удовольствия наблюдал за истреблением антов, не успевших перестроиться в каре. Бойня была чудовищной. Разъяренные готы никому не давали пощады, мстя сразу и за свое собственное поражение, и за поражения рекса Германа Амала на Днепре пятнадцать лет тому назад. Анты сопротивлялись отчаянно, они даже умудрились расстроить
— Но почему? — взъярился рекс Винитар. — Мы ведь в шаге от победы!
— Римская империя не воюет с Антией, — надменно бросил Саллюстий. — А что касается тебя и твоих готов, высокородный Амал, то я вас не держу. Вы вольны поступать, как вам вздумается.
Комит Феодор решительно поддержал квестора, и викарию Правите ничего другого не осталось, как развести руками. Впрочем, хитрый вестгот не был слишком огорчен решением высокородного Саллюстия, ибо слава победителя антов осталась за ним. Что касается грабежа беззащитной Антии, то в этом чести мало.
— Зато добычи много, — буркнул трибун Саур.
— Я все же надеюсь, что у рекса Винитара Амала хватит ума и порядочности, чтобы поделиться с людьми, выполнившими львиную долю работы, — сказал с усмешкой Правита, чем сразу же внес успокоение в ряды своих легионеров.
Возвращение высокородного Саллюстия в Нижнюю Мезию можно было бы назвать триумфальным, если бы не сомнения, разъедавшие душу впечатлительного квестора. Все-таки, как ни крути, а приказ императора он не выполнил. Точнее, выполнил, но не совсем так, как хотелось. Викарию Правите пришлось-таки вмешаться в ход чужой войны, и это вмешательство было сокрушительным для антов.
— Напиши императору, квестор, что мы разбили вторгшихся антов на своей территории, — посоветовал Правита. — Вряд ли в Константинополе найдутся люди, точно знающие, где проходит граница империи.
Совет был дельным, и Саллюстий здесь же, за крепкими стенами приграничной крепости, принялся за составление отчета. Квестор до небес вознес викария Правиту и комита Феодора и лишь в самом конце скромно упомянул и о собственных заслугах. Двигало им не только чувство признательности к своим боевым товарищам, но и стремление переложить на них ответственность за случившееся. Ибо божественный Феодосий, с подачи наушников, мог совсем по-иному оценить инициативу своих чиновников и, чего доброго, учинить с них спрос за своевольство.
Ответ императора был получен даже раньше вестей из Антии. Но если по прочтении письма от божественного Феодосия Саллюстий вздохнул с облегчением, то рассказ гонца о казни князя Буса, его сыновей и знатных мужей племени числом в сто человек потряс его до глубины души. Конечно, Саллюстий не нес ответственности за безумства рекса Винитара и мог бы доказать это любому человеку, вздумай тот требовать от него отчета, но, к сожалению, кагану Баламберу такой отчет и не нужен. Эту догадку высокородного Саллюстия подтвердил и гонец, передавший просьбу рекса Винитара о помощи. Остгот настолько увлекся расправой над беззащитными антами, что прозевал приближение передовых частей гуннской армии, вернувшейся с берегов Евфрата. А командовал этими передовыми частями численностью в десять тысяч человек никто иной, как бек Белорев, родной сын недавно казненного князя Буса.
— Твой рекс просто обезумел от ненависти и жадности, — взъярился от такой вести викарий Правита. — Ему давно следовало убираться из Антии, а не ждать, пока гунны прижмут ему хвост.
Винитар Амал поспешно отступал к границам империи. Собственно, бежать ему было некуда, кроме как в Нижнюю Мезию, где он мог рассчитывать если не на помощь императора Феодосия, то хотя бы на поддержку своих соплеменников остготов, заселявших восточную часть провинции. Комит Феодор и викарий Правита почти не сомневались в том, что гунны, преследуя остготов Винитара Амала, переправятся через Дунай. По слухам, бек Белорев был едва ли не самым близким к кагану человеком и даже, кажется, взял в жены его сестру. Наверняка Баламбер поможет уязвленному беку утолить жажду мести и либо сам вступит в границы империи, либо пришлет Белореву подкрепление.
— Надо просить помощь у божественного Феодосия, — не слишком уверенно предложил комит Феодор.
— Бесполезно, — покачал головой Правита. — Константинопольские интриганы затеяли эту авантюру вовсе не затем, чтобы спасать готов от гнева гуннов.
Саллюстий в глубине души был согласен с викарием. Собственно, замысел Феодосия с самого начала не являлся для него тайной. Готы, даже признавшие себя федератами империи, представляли грозную опасность для Рима. Для их поголовного истребления у империи просто не хватало сил, поэтому император и решил возложить эту миссию на гуннов кагана Баламбера. При этом, конечно, могли пострадать не только готы, но в большой игре не без потерь. Если бы Саллюстий сейчас находился в Константинополе, он, безусловно, нашел бы способ выразить Феодосию свое восхищение. К сожалению, Саллюстия обрекли на роль жертвы: он должен был сгинуть вместе с готами, дабы его враги-интриганы могли отпраздновать свою подлую победу над одним из самых умных чиновников империи.
— Воля твоя, рекс Правита, но я отправляю гонца к сыну Оттона, — холодно произнес комит Феодор. — Возможно, рексу Валии Балту удастся уговорить Придияра Гаста помочь вестготам.
— Ты упустил из виду одно обстоятельство, — хмуро бросил Правита, — древинги — родные братья антов. Придияр Гаст ненавидел князя Буса, переметнувшегося к гуннам, но истребления лучших антских родов он Винитару не простит.
— А речь идет не о Винитаре Амале, — взъярился Феодор, — а о стариках, женщинах и детях. О твоих соплеменниках, светлейший Правита. Не говоря уже о том, что гунны не ограничатся Нижней Мезией, а разорят и Фракию, и Македонию, и другие наши провинции.
Конечно, высокородный Феодор был прав, это понимали и Правита с Саллюстием. Просто ни тот ни другой не верили в благородство Придияра Гаста, который порвал с готами именно потому, что не захотел умирать за интересы империи. Правда, один раз Придияр помог Феодосию в битве при реке Соме, но за это он стребовал с него едва ли не целую провинцию. Интересно, какие условия он выставит комиту Феодору, столь опрометчиво обратившемуся к нему за помощью?
— Я не император, — усмехнулся комит. — И взять с меня нечего. Кроме, разве что, искренней благодарности за спасенные жизни.
Саллюстий поддержал высокородного Феодора, чем, кажется, сильно удивил викария Правиту. А между тем посланец божественного Феодосия и в данном случае действовал в рамках полученных инструкций и, что куда более важно, в границах стратегического замысла императора. Если древинги Придияра Гаста сгинут под ударами гуннов заодно с готами, то вряд ли сие обстоятельство очень огорчит Феодосия. А если варвары и одержат победу над каганом Баламбером, то ее цена будет столь велика, что в Константинополе могут надолго забыть о готской проблеме. И у божественного Феодосия появится наконец реальная возможность вмешаться в дела западной части империи, где христианство отступает под напором язычества.