Повесть о фонаре
Шрифт:
Потом читает то же самое с конца:
– «Ворок и зок итсап еварт ан…»
– Вот!
– кричит Миронов.
– И тут нашел чего прочитать!
– Эй!
– вдруг окликнул ребят Киссель и показал на кусты.
За кустами на низкой скамье сидит человек в грязном парусиновом балахоне. Лицо у него серое, одутловатое. Кожаная шапка, как старушечий капор, закрывает и уши, и щеки, и лоб. Он сидит сгорбившись, смотрит не мигая в кусты и медленно жует хлеб.
– Директор свежего воздуха!
– прошептал Соколов.
– Он… - сказал
– Ох, и страшный же! Он у нас на Гражданской к одним в сени забрался. И давай прямо из ведра холодной водой умываться. А те как перепугались, дверь на крючок, а сами по углам попрятались.
– А чего испугались?
– сказал Миронов.
– Ведь он спокойный, никого не трогает. Вот давайте пройдем мимо него.
– Зачем?
– прошептал Киссель.
– А так, посмотрим на него. А ты боишься?
– Да нет… - сказал Киссель вполголоса.
– Я-то не боюсь…
Вдруг директор свежего воздуха сунул в мешок обглоданный кусок хлеба и медленно встал со скамьи. Огромный, опухший, грязный.
Ребята так и замерли на месте, а потом все разом, как по команде, пустились удирать по аллее. Позади всех бежал Киссель, теряя и подхватывая калоши.
Через маленькую калитку в самом дальнем конце сада ребята выбежали на улицу к почте.
Здание почты старинное, желтое, каменное. Хоть и с колоннами, а всего один этаж.
Через окна все видно: служащие разбирают пакеты и накладывают на них печати, народ с письмами толчется перед частой проволочной сеткой, в углу за маленьким столиком сидит сгорбившись старушка и пишет адреса на конвертах.
Крыльцо почты выходит прямо на бульвар. На бульваре четыре скамейки. И вдоль дорожки стоят молодые деревья.
Никогда не распускаются листочки на этих деревьях. Не растут, а как сухие палки торчат деревья.
Будка Пилсудского тут же, около почты. Примостилась на углу, у самой дороги. Когда по дороге телега едет или грузовик, она вся трясется.
За лето пропылилась будка насквозь. Стоит вся бурая. Стекло темное, мутное.
К стеклу прильнула румяным, глянцевитым лицом пучеглазая кукла и пачка конвертов.приклеилась.
А что на полочках лежит, этого уже никак не разглядеть.
Никого сейчас нет возле будки. В такой холод покупателей у Пилсудского мало.
Подошли ребята, заглядывают в закрытое окошко - торгует ли нынче Пилсудский.
Тут он! Сидит и не движется. В серой барашковой шапке. Воротник поднят.
Как неживой, сидит среди своих ящиков, пакетов, пачек. Лицо темное, обветренное, все в морщинах. Окоченел, видно, от холода.
Соколов шепчет:
– Миронов, стукни в окошко.
Стукнул Миронов раз, другой. Зашевелился Пилсудский, приоткрыл окошко и выпучил на ребят рачьи глаза с красными жилками в белках.
– Это кто? Гражданские?
Кивают головой ребята, улыбаются Пилсудскому. А Соколов спрашивает:
– Переснимательные есть у вас или нет?
–
Переглянулись между собой ребята.
– С бугров, - говорит Миронов.
– С бугров?
– Пилсудский приподнялся и скрипнул деревянной ногой.
– А кто из вас новый фонарь на Гражданской высадил?
Так и отшатнулись от будки ребята.
– Не знаем, - говорит Киссель.
– Не знаем, - говорит Соколов.
А сами пятятся от будки. Один Шурук стоит столбом. Красный весь, как пучеглазая кукла в окошке.
– Не знаете?
– спрашивает Пилсудский.
– Ну так я знаю! Я все видел!
– Да что вы на нас наговариваете?
– говорит Шурук.
– Почем мы знаем, кто у вас фонари бьет? Я и на улицу тогда не выходил, когда фонарь на Гражданской разбили. У меня тогда горло болело. Я и в классе в тот день не был. Правда, Киссель?
Оглянулся Шурук, а никого из ребят у будки уже нет.
Бегут по бульвару, мимо почты. Впереди бежит Киссель, держит в руках калоши. За ним переваливается Соколов. А сзади шагает Миронов, гребет на ходу руками.
– Погодите, это вам даром не пройдет!- крикнул Пилсудский.
И защелкнул окошко.
IV
Еще летом по городу разговоры пошли, что учительницу Софью Федоровну скоро уволят из школы. И ребята ждали, что вот с начала занятий придет к ним в класс какая-то новая учительница. И все будет по-новому. Может быть, лучше, а может быть - и хуже.
Но, видно, на место Софьи Федоровны еще никого не нашли. Софья Федоровна по-прежнему каждый день является в класс со своим туго набитым портфелем. И пишет на доске ровными белыми буквами.
А Миронов каждый день свечой стоит.
Другие ребята чего только не делают, а она их будто и не видит. Одного только Миронова всегда видит. Наверное, потому, что он всех больше, да еще на первой парте сидит. Как пожарная каланча, торчит Миронов перед самым ее столом.
Это еще ничего - стоять в классе во время урока. А вот раз велела Софья Федоровна Миронову стоять посреди класса на перемене.
Кончился урок. Ребята из всех классов высыпали в коридор. Гомон. Пол дрожит под ногами.
А Миронов стоит один посреди класса.
Форточка открыта, по полу бумажки летают. На доске четыре слова не стертые остались:
«ПЛЕТЕТСЯ РЫСЬЮ КАК-НИБУДЬ».
До чего скучно в пустом-классе торчать! Сил нет звонка дожидаться - так скучно.
Но что поделаешь? Нужно стоять, пока Софья Федоровна не отпустит, а то еще в другой раз поставит свечкой в коридоре на виду у всех или около учительской.