Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.
Шрифт:
Но вот уже спутники принца начали многозначительно покашливать. Да он и сам понимал, что пора возвращаться, и, поспешно собираясь в обратный путь, снова и снова сетовал на то, что не сможет часто бывать в Удзи.
Наш с тобою союзБудет вечен, о дева, живущаяУ моста Удзи.Отчего же один рукавТы снова кладешь в изголовье? (393)Принц все оглядывался, не в силах расстаться с Нака-но кими.
УжельОна не сказала ему ни слова укоризны, только смотрела печально, и принц был растроган до слез.
Озаренный мягкими лучами утреннего солнца, он был так красив, что ни одна женщина не устояла бы перед ним. Провожая принца взглядом, Нака-но кими тайком вдыхала еще витавший в воздухе аромат его одежд, и сердце ее громко билось от волнения. Так, видно, и она не умела противиться мирским соблазнам.
На этот раз принц покинул их дом, когда очертания предметов были уже ясно различимы, и дамы с удовольствием разглядывали его сквозь занавеси.
— Тюнагон тоже очень мил, но в его присутствии невольно робеешь… — говорили они. — А принц? Но, может быть, мы просто слишком пристрастны, ведь положение, которое он занимает в мире…
Тем временем принц возвращался в столицу, и печальное лицо Нака-но кими неотступно стояло перед его мысленным взором. Несколько раз он был близок к тому, чтобы повернуть обратно, но, хотя сердце с неодолимой силой влеклось к возлюбленной, страх перед людским злословием оказался сильнее, и принц все-таки вернулся в столицу. Вернувшись же, долго не мог ускользнуть из-под бдительной опеки своих близких. Правда, гонцы от него приходили по нескольку раз в день, и все же… Ооикими верила в искренность принца, но дни шли за днями, а его все не было, и мучительные сомнения начали терзать ее душу. «Мне так хотелось, чтобы сестра не знала в жизни печалей, — думала она, — а похоже, что она еще несчастнее меня…»
Не желая усугублять страдания Нака-но кими, Ооикими притворялась спокойной и беззаботной, лишь твердо решила про себя: «Уж я-то ни за что не пойду по этому пути».
Мог ли Тюнагон не понимать, как огорчает сестер долгое отсутствие принца? Чувствуя себя виноватым, он пристально наблюдал за ним и, лишь убедившись, что чувства его истинно глубоки, немного успокоился: «Быть может, со временем…»
Остался позади Десятый день Девятой луны. Мысли принца то и дело устремлялись к далекой горной усадьбе. Однажды вечером он сидел на галерее, уныло глядя на мрачное небо, готовое разразиться мелким осенним дождем, и размышлял над тем, может ли он самовольно поехать в Удзи? Тут, словно подслушав его мысли, пришел Тюнагон.
«Каково теперь в старом жилище?» (423) — спросил он.
Возрадовавшись, принц уговорил друга сопутствовать ему, и, точно так же как в прошлый раз, они выехали в одной карете.
Чем дальше в горы уводила их дорога, тем яснее представлял себе принц, как тоскливо должно быть теперь его возлюбленной. Всю дорогу он говорил единственно о том, как ему жаль ее.
Когда опустились сумерки, стало так уныло и мрачно, как бывает только в последние дни осени. Моросил холодный дождь, и намокшие одежды молодых людей источали изумительный, поистине неземной аромат. Нетрудно вообразить, как дивились бедные жители гор!
Дамы, предав забвению вчерашние упреки, заулыбались
Ооикими тоже обрадовалась принцу, тем более что в такой день… Правда, она предпочла бы, чтобы он приехал один, без своего услужливого друга. Присутствие Тюнагона смущало ее, однако, невольно сравнивая молодых людей между собой, она вынуждена была признать, что даже принц во многом уступает ему. В самом деле, мало кто из сверстников Тюнагона обладал столь основательным умом и умел держаться с таким достоинством.
Принцу дамы устроили пышный прием, насколько это возможно было в такой глуши. Тюнагона же встретили без особых церемоний, как своего. Однако он был весьма разочарован, когда его отвели в приготовленные наспех гостевые покои. Чувствуя себя виноватой, Ооикими согласилась поговорить с ним через ширму.
— «Теперь мне, увы, не до шуток»! (137). До каких же пор… — пенял он ей.
Ооикими понимала, что у него есть причины обижаться, но печальная участь младшей сестры окончательно укрепила ее в мысли о ненадежности супружеских уз, и она твердо решила никогда ни с кем себя не связывать. «Я уверена, что даже этот человек, столь любезный моему сердцу, когда-нибудь непременно заставит меня страдать, — думала она. — Нет, пусть уж лучше все останется по-старому, тогда мы оба избежим разочарования и сохраним до конца нашу взаимную приязнь».
Тюнагон завел разговор о принце и, услыхав то, что и ожидал услышать, принялся утешать Ооикими: мол, все это время он внимательно следил за принцем и успел убедиться в его искренности. Сегодня Ооикими была с ним куда ласковее обыкновенного.
— Когда все волнения останутся позади, — сказала она, — я буду рада снова побеседовать с вами.
Она была настроена довольно дружелюбно и не спешила уйти, однако дверца оставалась запертой, и было ясно, что малейшая попытка разрушить эту преграду вызовет ее негодование. «Возможно, она права… — думал Тюнагон. — И все же я не верю, что сердце ее принадлежит другому». Призвав на помощь все свое самообладание, он постарался успокоиться.
— Очень трудно разговаривать, находясь в таком отдалении друг от друга, — пожаловался он. — Почему бы нам не побеседовать более доверительно, так же, как в прошлый раз? Возможно, мне удалось бы избавиться от мрачных мыслей…
Однако Ооикими ответила:
— В последнее время я сама не могу без стыда (424) смотреть на свое лицо. Мне не хочется пугать вас. К чему?..
Она тихонько засмеялась, и Тюнагон был окончательно пленен.
— Кто знает, до каких пределов может простираться моя уступчивость? — вздыхая, спросил он, и снова провели они ночь, как «фазаны в далеких горах» (425).
А принц, и ведать не ведавший о том, что Тюнагон до сих пор коротает ночные часы словно одинокий путник, сказал:
— Завидую я Тюнагону, он так свободно держится в вашем доме…
«Вот странно!» — подумала Нака-но кими.
Скоро пришла пора прощаться. Помня, каких трудов стоило им уехать из столицы, принц был в отчаянии, сестры же, не умея проникнуть в его тайные думы, вздыхали о своем: «Что будет с нами? Не станут ли люди смеяться?» Судя по всему, их и в самом деле ждало немало горестей.