Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.
Шрифт:
Гонцом же принца был человек весьма низкого звания и не очень сообразительный. Ему и в голову не пришло, что за ним следили. К тому же он не знал всех обстоятельств. Да, будь он осторожнее…
Посланец Дайсё прибыл в дом на Третьей линии как раз в тот миг, когда Дайсё собирался ехать на Шестую линию, где в те дни изволила пребывать Государыня-супруга. Свита его была сегодня довольно скромной. Вручая письмо приближенному Дайсё, посланец сказал, словно оправдываясь:
— Я немного опоздал. Но, видите ли, произошло нечто странное, и мне захотелось выяснить…
Услыхав это, Дайсё сразу же вышел.
— А в чем дело? — спросил он, но посланец лишь молча поклонился. Поняв, что он не хочет
Государыне-супруге немного нездоровилось, и в доме на Шестой линии собрались все ее сыновья. В покоях толпились сановники высших рангов, но, к счастью, тревога оказалась ложной.
Дайнайки задержали дела, и он приехал довольно поздно. Среди бумаг, которые он принес принцу Хёбукё, было и то письмо. Дайсё заметил, как принц подозвал Дайнайки, пройдя к двери Столового зала. Ему показалось это подозрительным, и он решил проследить, что будет дальше. Дайсё видел, как принц поспешно развернул какое-то письмо, изящно написанное на тонкой красной бумаге, и принялся его читать. Очевидно, в письме этом содержалось нечто чрезвычайно важное, во всяком случае, увлекшись чтением, принц, казалось, забыл обо всем на свете. Тут появился Левый министр, и Дайсё, выйдя из-за перегородки, тихонько покашлял, предостерегая принца. Едва тот успел спрятать письмо, как министр приблизился к ним, и, желая скрыть смущение, принц стал поспешно завязывать шнурки у ворота. Дайсё же склонился в низком поклоне.
— Я тоже собираюсь уходить, — сказал он. — Подумать только, этот злой дух так долго не давал о себе знать… Как бы Государыне не сделалось хуже. По-моему, следует немедленно послать гонца к настоятелю из горной обители и просить его…
И с весьма озабоченным видом он удалился.
Скоро стемнело, и дом на Шестой линии опустел. Левый министр, сопутствуемый принцем Хёбукё и многочисленными сыновьями, перешел в свои покои.
Дайсё уехал чуть позже остальных. Он горел нетерпением узнать, что хотел сказать человек, приехавший из Удзи, и, улучив миг, когда приближенные вышли, чтобы зажечь огни в саду, призвал его.
— О чем это вы тогда говорили? — спросил он.
— Дело в том, — ответил тот, — что сегодня утром, приехав в Удзи, я заметил, как какой-то мужчина, подойдя к западной двери, передал дамам письмо, написанное на тонкой лиловой бумаге и привязанное к ветке вишни. Мужчину этого я знаю, он прислуживает в доме Токикаты, почетного правителя Идзумо. Я пытался выяснить у него, в чем дело, но объяснения его были весьма путаными, скорее всего он лгал. Все это показалось мне настолько странным, что я потихоньку послал за ним слугу, и тот обнаружил, что человек этот отнес ответное послание в дом на Второй линии и передал его господину Митисада из Церемониального ведомства.
«В самом деле странно», — подумал Дайсё.
— А каким образом было передано письмо гонцу? — спросил он.
— Этого я не видел. Скорее всего его вынесли с другой стороны. Мальчик сказал, что письмо было написано на красной бумаге и показалось ему очень изящным.
«Так и есть, — подумал Дайсё. — Несомненно, это то самое письмо». Разумеется, он отдал должное сообразительности посланца, догадавшегося пустить мальчика по следу, но, поскольку рядом были люди, не стал ему больше ничего говорить.
«От принца ничего не скроешь, — думал Дайсё, возвращаясь домой. — Откуда только он узнал о ее существовании? И как сумел проникнуть к ней? Как глуп я был, полагая, что в такой глуши мне не грозит подобная опасность. Но почему бы принцу не устремлять своих любовных желаний на особ, никак со мною не связанных? Ведь у него никогда не было друга ближе меня. Кроме того, я сам показал ему дорогу в Удзи. Можно ли было
Нетрудно вообразить, сколь тяжким ударом стало для Дайсё это открытие. «Я тоже питаю нежные чувства к его супруге, но я достаточно благоразумен, чтобы скрывать их, хотя нас с ней связывают давние обстоятельства, а не случайная страсть, которую многие сочли бы предосудительной. Теперь-то я понимаю, как глупо было отказываться от нее единственно ради того, чтобы не обременять ни себя, ни ее угрызениями совести. Хотел бы я знать, как принцу удается отправлять письма в горную усадьбу теперь, когда Государыня больна и в доме постоянно толпятся люди? Виделся ли он с ней? До Удзи путь неблизкий… Мне говорили, что принц время от времени куда-то исчезает и никто не ведает куда. Не в этом ли причина его таинственного недуга? Он нетерпелив и, когда ему долго не удается встретиться со своей возлюбленной, неизменно приходит в дурное расположение духа. Так бывало и в прежние времена».
Теперь Дайсё понял, почему девушка была так грустна во время их последней встречи. «Непостижимо человеческое сердце… — думал он. — Она всегда казалась такой милой, такой кроткой. Можно ли было предугадать?.. И разве не стоят они друг друга?»
Не лучше ли уступить ее принцу, а самому устраниться? Когда бы Дайсё намеревался создать девушке из Удзи особое положение в своем доме, у него не было бы иного выхода, а так… Стоило ли что-нибудь менять в их отношениях? Ему не хотелось терять ее, и хотя он знал, что многие осудили бы его за подобные мысли…
Если он, дав волю гневу, отвернется от девушки, принц непременно возьмет ее к себе, но способен ли он обеспечить ей надежное будущее? Все знают, что в свите Первой принцессы есть дамы, бывшие некогда предметом его пылкой страсти… Словом, Дайсё оказался не в силах расстаться с девушкой и то и дело писал в Удзи, справляясь о ее здоровье.
Однажды, улучив миг, когда рядом никого не было, он снова призвал того самого посланца.
— А что, господин Митисада и теперь посещает дочь Наканобу? [61]
61
...посещает дочь Наканобу. — Наканобу ранее фигурировал в романе как Окура-но таю.
— Судя по всему, да.
— Он, наверное, часто посылает в Удзи того человека, которого вы встретили на днях? Госпожа живет так уединенно, немудрено, что и Митисада заинтересовался ею. — Дайсё вздохнул. — Поезжайте же в Удзи, да так, чтобы вас никто не заметил. Иначе мы окажемся в глупом положении.
Посланец вспомнил, что Митисада часто расспрашивал его о Дайсё и особенно интересовался положением дел в Удзи. Разумеется, у него возникли кое-какие догадки, но, будучи человеком опытным, он предпочел промолчать. Дайсё же, рассудив, что не стоит посвящать в свою тайну слуг, больше не говорил с ним об этом.
В те дни письма от Дайсё приходили так часто, что девушка ни на миг не могла отвлечься от мрачных мыслей.
«До сих пор я не знал,Что давно захлестнули волныСосну на вершине (141).Верил я, что она и теперьСтоит, меня поджидая…Не давайте же повода к молве…» — написал как-то Дайсё.
«Странно!» — подумала девушка, и сердце ее тоскливо сжалось. Она предпочла сделать вид, будто не поняла намека — может быть, он и в самом деле имел в виду совсем другое, — и вернула письмо обратно, приписав: