Повесть о лесах
Шрифт:
Леонтьев снова заснул, а утром, окончательно проснувшись, долго ходил под впечатлением этого сна, пока наконец не догадался, что встретился во сне с Лермонтовым.
Он достал с дощатой полки томик его стихов, открыл наугад и прочел:
Проселочным путем люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень...
– Великан!
– сказал Леонтьев и положил книгу на место.
К вечеру неожиданно приехала из лесничества вместе с
– Проведать вас решили, - сказал, смущенно улыбаясь, Баулин.
– Как вы тут после пожара? Мария Трофимовна говорит, что вы сильно кашляете.
– Пустяки. Немного горло першило. От дыма.
Баулин пошел на озеро выкупаться. Леонтьев сидел на ступеньках крылечка рядом с Марией Трофимовной. Она задумчиво жевала травинку, потом повернулась к Леонтьеву, посмотрела ему в лицо строгими глазами и сказала:
– Я приехала за книгой... за Лермонтовым.
РОВНЫЕ СТРУЖКИ
К осени в лесничестве начали строить плотину для небольшой гидростанции. Строили ее на реке, в пяти километрах от девятого кордона. Леонтьев часто ходил на стройку.
Он несколько раз бывал на строительствах, привык к зрелищу изрытой земли, кучам щебня и глины, навалу бревен.
Здесь же его удивляли порядок и забота о том, чтобы не повредить ни одного деревца. Баулин придирчиво следил за тем, чтобы рабочие берегли окрестный лес, чтобы материал подвозили к плотине по одной дороге, а не прокладывали для этого десятки дорог, как вздумается шоферам, и не обдирали без нужды деревья.
Леонтьев любил немного посидеть на стройке и полюбоваться работой плотников. Здесь он часто встречал Евтея.
Лучше всех плотников работал косматый пожилой Федор. В корявых его руках топор превращался в крылатое сказочное существо. Это было тем более удивительно, что самокрутку из махорки Федор сворачивал медленно, с натугой, чертыхаясь, - то рвалась газетная бумага, то самокрутка расклеивалась и махорка высыпалась на землю.
Уже издали, подходя к плотине, Леонтьев слышал дробный стук топоров. Евтей обычно сидел на бревнышке около плотников, покуривал. Он здоровался с Леонтьевым, подмигивал на плотников и говорил:
– Стучат наши дятлы!
– Стучат, - соглашался Леонтьев.
Чтобы стесать бревно, Федор сначала делал насечки. На топор он совсем не глядел, морщился от махорочного дыма, но насечки клал быстро и ровно. Потом Федор одним длинным ударом снимал толстый слой дерева, и в сторону отлетал смолистый пахучий горбыль.
– Здорово тешешь!
– говорил Леонтьев.
– По-касимовски!
– отвечал Федор.
– Главное, хороший струмент надо иметь. А обтесать - дело десятое.
– Глазомер еще нужен, - замечал Леонтьев.
– Как и во всяком деле, - соглашался Федор.
– В твоем занятии тоже без глазомера ни черта не получится.
– В каком это занятии?
– В письменном. Мне сын зимой книжки читает. Я этого дела большой любитель. Сразу видать, как книга притесана. Иная просто впритык, а иная заподлицо. Сколько ни гляди, а где швы, не отыщешь.
– Тоже труд великий!
– вздыхал плотник Илларион - худой, болезненный, никогда не снимавший бараньей шапки.
– Кто топором, кто плугом, кто циркулем, а кто и словом. Каждый по-своему дает предназначение жизни.
– А в чем оно заключается, - хитро спросил Евтей, - предназначение жизни?
Плотники на минуту перестали тесать, вопросительно посмотрели на Евтея.
– То-то!
– сказал Евтей.
– Предназначение жизни! Каждое слово имеет свои рамки, а ты, Илларион, видать, мелешь - сам не понимаешь что. Какое, например, мое предназначение? Щи хлебать да махорку курить? Или есть во мне другой смысл?
– Тебе виднее, - пробормотал Илларион.
– Вот и видно мне, - сказал Евтей, - что человек не для себя существует, а для движения жизни. Ты что же полагаешь, что я за одну свою зарплату лес стерегу? Хватай выше! Я хоть и неученый, а котелок у меня варит. Ты скажешь, закон такой, чтобы лес стеречь. Правильно! А кто этот закон выдумал? Человек. Вот я тебя и спрашиваю: для чего?
– Каждому это известно, - сердито ответил Федор.
– Любому дураку ясно. Что ты нас спозаранку учишь!
– Он в сердцах ударил топором по бревну, косо срезал слой, отшвырнул топор, плюнул и закричал: - Не гуди под руку! Из-за тебя бревно покалечил, старый черт! Нам работа, а ему, видишь, побаски, развлечения! Профессор какой! Иди лес свой стереги. А мы и без тебя управимся, без твоей науки. Небось полено расколоть не может, а суется указывать!
– Это ты еще не подрос - так со мной разговаривать, - спокойно ответил Евтей, затоптал самокрутку и встал.
– Я те покажу, как дрова умею колоть.
Он обернулся к Иллариону:
– Давай топор!
– Чего ты?
– Топор давай, говорю! Надо спесь с Федора малость сшибить.
– Это как?
– спросил озадаченно Федор.
– А вот так! По часам. Часы есть?
– спросил Евтей у Леонтьева.
– Ты гляди, сколько кто из нас за полчаса стешет. А потом проверим по мерке и на глаз, у кого чище работа.
– Это ты брось, друг, - строго сказал Федор.
– За каждое бревно я в ответе - не ты. Ты мне здесь игру не устраивай! Здесь не ярмарка.
– Значит, смущаешься? Не осилишь?
Федор мельком, но презрительно посмотрел на Евтея:
– Ох и распетушился ты, дед! Прямо наскакиваешь.
– Я не таких плотников, как ты, переплевывал, - сказал Евтей и снял старый пиджачок.
– Знаменитости из себя не строй.
– Проучить тебя надо, вот что!
– гневно ответил Федор. Только потому и берусь. Ну, давай! Становись!
– Вот-вот!
– закричал Евтей, засучивая рукава рубахи. Давай!
Он поплевал на руки, подбросил топор, поймал его на лету и звонко ударил по дереву. Полетели смолистые щепки. В ту же минуту ударил и Федор.